– Васька!? Это ты?..

– Иван? … О, ты ли это в наших пенатах! Это ты здорово зашел! Какими судьбами?!

Понеслось: отпуск-мама-работа-Наташа-дача-помидоры-Египет…

– Египет?! С ума сошёл?! Там уже все были… Это безвкусно… Да и слишком как-то дёшево, попса, короче. Ну, я, конечно, тоже не слишком крутой («Да, отметил я про себя, малинового пиджака с мехом не хватает»), но в Египет не поехал бы. Спохватился: «Да это наши, профессиональные штучки-закидоны, не обращай внимания… А я тут рисую, как и рисовал, тебя, конечно, ничем не удивить – столичный житель, но и мы тут кое-что сладили. Я, кстати, вот тоже в Москву посылаю работы, неплохо берут, знаешь… А ещё в нашем музее недавно выставку-распродажу устраивали – моя, ну, и ещё один художник с района, Фердюков Петр, что ли?.. Ты его не знаешь, конечно… – так я тоже кое-что продал. Если так дела пойдут и дальше, вскоре и сам в столицу переберусь, но это не сейчас, пока рано ещё. Деньги, деньги, деньги. Ещё, бывает, на заказ портреты пишу. Натура – нос картошкой так я отъювелирую и личико как у куколки. Берут, нравится. А так… На заказ… Вот у местного, написал ему в гостиную, «трёх голых женщин» – попросил, говорит, «хочется»… Крупный был заказ, месяца четыре маялся – всё ему что-то не нравилось, да вот месяц назад закончил… Сейчас я сам продаю свое, а раньше ещё пацана держал, да тот что-то не шибко работал, я и не стал платить. Вообще здесь искусство ценят. И я приспособился, что берут – я ещё штампую, не в прямом смысле конечно, это же Искусство, но и ко вкусам уже привык и сладился: кошки-натюрморты-лодочки-цветы.

И правда: из восьми картин на стойке были: два натюрморта, котёнок с кошкой, что-то на банную тему с вениками и шайкой, и лодочка на туманном берегу, правда, опрокинутая.

– Нравится? – Не дожидаясь ответа, – Про баню, это я подумал, хорошо будет, раз кто побогаче заказывает, значит, пойдёт. То полотно чай два на три в метраже было – не потянет кто другой, да и сюда такой масштаб не потащить. Честно говоря, «Три грации» – это он – большой коммерсант – понимает, а тут, знаешь, люди в основном простые. Что им? Баня – это ближе, роднее как-то, но и изюминку никуда не спрятать, а? – и хрипловато засмеялся, успокоился, закурил. Да что я всё о себе, ты-то как?..

Поговорили ещё немного. Рассказал ему своего, что не стоит – опустил. В гости не звал. Он меня тоже. Спросил дорогу. Все как дважды два просто: слева остановка и 4 автобус до конечной. Конечно, купил матери «Котёнка с кошкой», неудобно как-то было отказать…

Пока гулял, промёрз насквозь, и следующий день провалялся с температурой. До поезда оставалось ещё мучительно долго. Утро – проспал до обеда, почитал немного случайную книгу с полки (ей оказалась «Военно-морская история Великобритании», которую обожал в детстве), а ближе к вечеру в гости к матери пришла старинная подруга, которая в перестройку «обрела дар предвидения» – и начала гадать. Помню, как ещё в пятом классе мой глобус из папье-маше, оклеенный вырванной из детского атласа картой – она выпросила себе – «…Для антуражу, говорит, вполне сойдёт…». Так я её и запомнил, и, признаться, не слишком любил.

«Ванюююша!». Смотрю на неё – не изменилась нисколько, только поседела немного, те же чернеющие брови и аспидные глаза, массивное золото на пальцах и тяжёлые камни на шее, говорит, что и тоску развеет и вылечит от чего угодно. Матери было бы приятно, и я согласился – мне было всё равно.

Сев рядом, она тут же схватила мою руку и что-то долго изучала, вертела всячески, что-то считала, а после, лукаво посмотрев на мать, изрекла: «Ух… Сразу три девки за тобой увиваются, а ты барином всё ходишь, за нос двоих водишь, никого замуж не зовёшь…». Мне стало как-то не по себе, я покосился на мать – не то, чтобы Никитишна была права, но как-то стыдно стало… Мать улыбнулась и махнула рукой: «Вань, ты же её знаешь», а сама тихонько вздохнула в сторону, о чем-то своём, о чём – я старался не думать. Тем временем Айседория Никитишна плела свою сеть: «Девки тебя сглазят. Если, конечно, порчу не нашлют. Сейчас мы им… Держи вот», – и откуда-то из своего путаного одеяния извлекла платок и что-то, что после оказалось мышиным хвостом. Наскоро пробормотала что-то ядовитое, плюнула в платок и завязала на три узла: «Держи. Защитит надолго». Я сохранял спокойствие, лелея надежду отделаться малой кровью. Закончив с моими руками и талисманом, она вспомнила про мою простуду. «А это, – она говорит, – Проще простого, и думать нечего», – опять порылась в одеянии (мне представился плащ эксгибициониста или что-то в этом роде) достала, бормоча, какой-то корешок и, скорчив жуткую гримасу, задымила им над моей над кроватью: «Утром и не вспомнишь о простуде…», – я послушно шмыгнул, а про себя подумал… Ну, в общем, не очень хорошо подумал, честно говоря.