– Ты очень умная, но очень-очень поспешная.

Я пожала плечами.

– Ничего, скоро сможешь держать меня в узде.

Она погрустнела глазами:

– Я не буду держать тебя в узде, Ванда.

Протянув к ней руки, я развернула их ладонями вверх, а она – ладонями вниз. Не прикосновение, но его призрак.

Злость на это создание схлынула, и меня разобрала жалость к этой девочке, которая не может уйти за грань. Её руки наверняка были бы горячими, будь она жива – не как у меня, лягушки.

– У меня столько вопросов, – вздохнула я. – Кто тебя здесь держит?

Она отвела взгляд и погрустнела.

– Твоё предложение – это ведь просьба о помощи. Но я должна знать, чем помогаю. Нельзя провести кого-то через лес, если сама дороги не знаешь.

Кто кого через лес вести собрался? Она молчала.

– Как ты умерла? – допытывалась я. – Кого так любишь, что не можешь уже тринадцать лет отпустить?

Мне показалось, или слеза блеснула на бледном лице?

– Пожалуйста, – взмолилась она, – ты узнаешь всё вовремя. Доверься мне.

Я отошла. Тронула волосы, заглянула в зеркало, которое отразило лишь меня и пустую комнату.

– У меня нет выбора.

По глади зеркал мелькнул последний луч зари. Прокатился по гладкому льду, поскользнулся и пополз вверх, по потолку. Исчез, бухнулся в темноту.

Так и она утонет во мне. Или наоборот

Я медленно стала зажигать свечи. Просила помочь и каялась. Собирала в душе всё, что было. Молилась.

– Как я в тебе, так ты во мне будь. Тень к тени, душа к душе.

Мы протянули друг другу руки, и на мгновение меня опалил могильный озноб, когда её бледные пальцы коснулись моих. А потом она вошла сквозь меня, и всё тело окатил холодом другой мир.

Почему мне почти не больно?

Я отобрала твою боль.

Зачем? Тебе больно за двоих.

Это не та боль, которой я боюсь.

А какой боишься?

Чувство возвращения в мир было похоже на тяжелый подъём по лестнице. Шаг – осознание границ тела. Я не весь мир, я точка. Кости, мышцы, кожа. Мой флакончик для души. Шаг – звуки. Собственного дыхания, скрипа потолка, шипения свечи. Шаг – чувства. Голова расколота болью, тело ломит, в висках возится что-то, внутри ощущение какого-то переизбытка. В руках пузырится воздух.

Шаг – воспоминание. Я открыла глаза.

Подумала, что потолок давно не белила. А если белить потолки, то и полы надо перекрашивать. Это ещё мебель выносить, вечно держать окна открытыми, чтобы побелкой и запахом краски не задохнуться. Может, тогда отделаться веником – вскарабкаться на стол, да и пройтись им по углам?

Интересные у тебя мысли.

Я дернулась. Её голос теперь звучал внутри, словно я мычала мотив песни, только не я и не мычала. Получилось?

Да, как видишь. Вернее, не видишь, меня же больше нет в комнате.

Оглядевшись, я обнаружила, что лежу на полу. Под рукой – упавшая и погасшая свеча. Дома было пусто без её присутствия, но теперь я сама была домом – и внутри было переполнено.

Ты скоро привыкнешь к этому чувству. Я не буду занимать больше положенного угла.

Я кое-как села – мир завихрился – и подобрала ноги к груди. Что-то вспыхивало в моей голове обрывками чужой жизни. Наверное, она держала их, силилась не обрушить всю лавину на меня.

Да, я пытаюсь. Извини, если что-то увидишь.

Уроки музыки и танцев, милая добрая бонна – немка. Очень много немецкого. Первый бал. Кружева, ленты, платья, духи… Я дёрнула лиф платья. Стало тяжело дышать.

Прости, я пытаюсь!

– Хорошо. Хорошо.

Нащупав пол, медленно встала.

– Я думаю, мне ещё повезло с тобой. Не все так берегут носителей.

Нам правда повезло.

– Что-то тон у тебя какой-то… не то пришибленный, не то загадочный. Ты как?

Надо прийти в себя. Как и тебе.