– Не бойся, не пропью, – мрачно отозвался Боб.

– А что мне бояться? Я над тобой опеку оформлю как над алкоголиком, и будь здоров.

Оба почувствовали, что наговорили лишнего в присутствии постороннего человека. Надо было исправить эту ошибку. Боб вовремя нашелся.

– Слушай, будь другом – купи там бутылку воды. – Боб протянул Добролюбову смятый рубль и кивнул в сторону вагона-ресторана.

– Лучше две бутылки. Рубля может не хватить. – Жанна добавила еще один рубль – добавила так, словно согласие на услугу от Добролюбова было уже получено.

Тот лишь тычком сдвинул к переносице сползавшие очки и искренне удивился тому, что, оказывается, так легко дал согласие сбегать за водой. Тем не менее воспользовался подвернувшимся предлогом, чтобы ненадолго исчезнуть, пока молодым супругам не надоест выяснять отношения.

– Ну вот, слава богу… испарился. – Жанна посмотрела вслед Добролюбову и стряхнула с себя пепел, случайно попавший на юбку. – Ты у меня умничка…. Так ловко его спровадил. – После множества высказанных мужу упреков она, казалось бы, не должна была признавать его заслуг, но Жанна признавала, тем самым извиняясь за упреки, высказанные сгоряча и явно несправедливые.

Боб, привыкший терпеть несправедливость и напраслину, присвистнул оттого, что ему становилось за себя подчас обидно, но он терпел и все ей прощал.

– Дондурей. – Он любил выразиться так, чтоб было непонятно, кого он имеет в виду, и при этом не исключалось, что, может быть, имеет в виду себя.

– Ты о ком?

– Об одном товарище.

– Об этом Германе Кузьмиче или как там его. Прохоровиче?

– Нет, я о Белинском, то бишь Добролюбове. Нашем Добролюбове.

– Почему он дондурей?

– А так… все молчит, молчит. Такой зануда… Хорошо, что хотя бы на пару минут от него избавились.

– Зря ты при нем сболтнул о каком-то там совратителе с Вшивой горки. Он теперь бог знает что думает.

– Сболтнул и сболтнул. Вернее, взболтнул кое-что из твоего прошлого.

– Зря. – Жанна выдержала долгую паузу, а затем задумчиво произнесла: – А может, и не зря… – Она заинтересованно глянула на мужа, ожидая от него такого же пытливого интереса.

– Тебя не поймешь… – Он не мог взять в толк, куда она клонит и к чему проявлять интерес.

– А меня и понимать не надо. Надо взболтнуть кое-где, ведь ты любишь взбалтывать.

– Ты можешь сказать прямо, чего тебе надо?

– Могу, наверное, если сочту нужным.

– Ну так сочти и скажи.

– Изволь, раз ты просишь. А не сыграть ли роль совратителя тебе? – Жанна притворно удивилась тому, как она такое могла сказать, и посмотрела на мужа так, как смотрят безнадежно глупенькие или, наоборот, слишком умные.

– Ну и что ты этим объяснила?

– Я ничего не объясняла. Я так… ты же у нас понятливый.

– Темнишь ты, Жаннуся, а чего темнишь?

– А ты подумай. Раскинь мозгами. Постарайся уразуметь.

– Я стараюсь. Уразумеваю. Ты предлагаешь мне сыграть роль совратителя…

– Выразимся помягче: соблазнителя. По тебе ролец – в самый раз. В нем, может быть, раскроется и заблещет весь твой талант.

– Хм… – Боб был не против того, чтобы блистать, но сомневался в своих возможностях. – Для такой роли нужен партер. Вернее, партерша. – От волнения он промахивался, мазал – не попадал в нужные слова.

– Не партерша, а партнерша. Найдем мы тебе партнершу. Да ее и искать не надо. Вон она, в купе нашем сидит.

– Капитолина-то?

– Капитолина. Та, которая с Капитолия.

– Ну и пусть она закиснет на своем Капитолии. Мне она не нужна.

– Милый, зато она мне нужна. Так что прояви уж свое мужское обаяние.

– А ты меня потом поедом заешь. Со света сживешь.

– Дорогой, мы же договорились. Квартира в Ленинграде обнуляет все наши долги друг перед дружкой. Мы квиты. И это твое прегрешение мы спишем вместе с прежними грехами.