Но чем дольше она тянула время, маячила у него перед глазами, вертелась и так и сяк, тем меньше оставалось шансов склонить Г. П. к этой самой откровенности. Он упорно молчал, не выпуская из рук свой портфель, словно у него там бомба или урна с прахом любимой матери.

Наконец Жанна не выдержала, судорожно раззевалась (как ни закрывала ладонью рот, не могла остановить зевоту), передернула плечами и изрекла:

– Я вас, пожалуй, покину. Ненадолго, а может, и навсегда. – Она никогда не умела отличить афоризма от парадокса, но это, пожалуй, был парадокс, иначе бы он так не озадачил Г. П.

– Это как же прикажете понимать?

– Понимайте как вам угодно, а мне покурить охота… Я, в отличие от здешней публики, – под публикой подразумевалась, конечно, Капитолина, – и курящая, и пьющая. Причем одновременно.

– Вы на что-то намекаете?

– Намекаю. Отгадайте, на что именно.

– Не стану я ничего отгадывать.

– В таком случае я подскажу, хотя вы, как я слышала, на экзаменах никогда не подсказываете. У вас в портфеле, кажется, был коньяк. Нектар, или божественную амброзэ, настоянную на травах, мы уже попробовали. За это примите нижайшую благодарность. Но теперь неплохо бы чего-нибудь покрепче. К примеру, коньяку. Слабо откупорить бутылек?

– Боже, как вы пошло выражаетесь!

– Ничего не попишешь – сансара, порочный круг существования.

– И про сансару где-то нахватались…

– Нахваталась от мужа, слушавшего ваши лекции, и от иностранцев в гостиницах. Среди них тоже ведь бывают профессора… Кстати, мой Бобэоби тут меня шифровал, будто я чуть ли не валютная проститутка. Заявляю официально, что это поклеп и гнусное вранье. Вы не подумайте. Он любит меня подкалывать.

– А английский вы знаете?

– При дешевых свечах, на медные деньги выучила. Одолела. Куда ж сейчас без английского! Только в Одинцове еще кое-как мычат по-русски, а так везде сплошь английский. Так откупорим бутылек? Или как?..

– Давайте уж подождем всех, а то как-то неудобно…

– Ждать всех – нам меньше достанется, а так аккурат бутылка на троих. По-русски.

– Я пить не буду, – сказала Капитолина, вдоволь натерпевшаяся от Жанны всяких колкостей и поэтому не желавшая распивать с ней коньяк.

– Дуся моя, да я ж тебя разве неволю? Не пей. Нам больше достанется.

Отказ Капитолины склонял Германа Прохоровича к тому, чтобы тоже отказаться.

– В самом деле, зачем торопиться… У нас вся ночь впереди. Все равно не заснем.

– Ну давайте, давайте… – упрашивала Жанна, – хотя бы по рюмочке. Умоляю. А то такая скукотень. Хотите, я вам станцую? Или перед вами разденусь? До пояса, конечно… На мои сисечки посмотрите.

– Перестаньте.

Герман Прохорович и Капитолина готовы были разом встать и выйти. Жанна меряла их испытующим взглядом и, когда мера исполнилась, поскучнела, вздохнула и сказала:

– А вы решили, что я и вправду… буду перед вами раздеваться? Не-е-ет! Дудки! Это был розыгрыш. Перфоманс, как говорят у нас в деревне. Я не шлюха кабацкая. Я, к вашему сведению, леди. Я, к вашему сведению, личность. Так прошу меня и воспринимать.

– Раз уж вы заговорили о сансаре, да будет вам известно, что буддизм не признает личность. Никакой личности для буддизма нет и быть не может, а есть поток взаимообусловленных психических состояний – сантана.

– О, меня это устраивает. Меня всю жизнь несет этот поток. Только неизвестно, куда вынесет.

– Почему же неизвестно? Известно. Вынесет к новому рождению, как в песне поется: «Все опять повторится сначала». Хорошая песня. Недаром так и называется: «Я люблю тебя, жизнь» – то есть я люблю тебя, сансара. Об этом же «Книга Иова»: нагим вышел я из чрева матери, нагим и вернусь туда. Только мать у него будет уже другая.