После обеда не пошел в депо – решил разгильдяйничать, т. е. корпеть над курсовым.

Наше депо считается лучшим по Союзу, да и ребята-выпускники, побывавшие в депо Саратов, Шадринск, Златоуст и др., говорят, что лучше нашего депо нет. Иногда можно представить себе те депо. Грязь. Везде мазут, и откуда он только берется? На промывке пар – не видно ничего. На подъемке – холод. Рабочие бледны и истощены. Вечер. Я написал курсовое, натаскал воды, достал сена и пр. Мучил мандолину. Сейчас дожидаюсь передачи: выступление заел, артиста республ. Кирикова о Шаляпине.

Я что-то начал пороть. Ни к чему детально описывать день и не обязательно писать о каждом дне. Конечно, и тянуть не надо, а то дневник превратится в недельник. Достаточно будет 3 дней промежутка между записями. А то сам нехорошо себя чувствуешь, спрашивая: «Что это – оскудение, недалекость, закись мозгового придатка?» Вообще, когда пишу дневник, то мне становится стыдно некоторых моментов, которые записываю. Но ведь и пишу для себя. Иногда мне кажется пошлячеством эти рассуждения и ковыряние в себе самом…

30.1.46 г. Письмо от девушки со словами:…Я благодарна за твое доверие, и на меня благотворно действуют хорошие люди, и ты, сам того не подозревая, сделал доброе дело, а этих добрых дел ты делаешь и сделаешь за свою жизнь превеликое множество. Я ведь теряла веру в людей, а это жутко!

31.1.46 г. Опять обморозился. Ухо разбобонилось, как пельмень. Надо сходить в техникум, может быть, есть письмо. Незаметно созрело решение ехать кочегаром. Под влиянием будущих трудностей, нехваток в материальном отношении решил назло всему ехать. Будет возможность заработать. Вчера днем не было табаку и к курсовому душа не лежала. От тоски съел кило хлеба.

Что бы ни случилось – оставаться человеком, оставаться самим собой! И вообще – захочешь увидеть в людях хорошее – всегда увидишь. Маруся, сестра, прислала письмо. Трудно ей там живется. К весне хочет достать вызов. Хорошо бы укатить нам всем отсюда.

1.2.46 г. Сегодня прихожу из депо – на стене висит скрипка. Прекрасный инструмент. Мне было 12 лет. Стояло лето.

В один жаркий день, в полдень, внезапно налетел ветер, стало темно. Застучал по окнам дождь. Через минуту уже по улице бежали ручьи – дождь лил и лил. Я сидел у окна и сквозь стекающие капли дождя смотрел на искаженные дома, улицу, тел.(еграфные) столбы. Вдруг я увидел человека, который, сгорбившись, шел медленно по улице, прижимая что-то к груди, под плащом. Он направился к нашим воротам. Вот затопал по крыльцу и, не постучав, вошел. С него стекала ручьями вода – это был старик лет 50 с аккуратной короткой бородой, в обыкновенной рабочей блузе и широких бархатных штанах, заправленных в сапоги. Не здороваясь, ни на кого не смотря, он вытащил из футляра чудесный изящный инструмент и заиграл что-то тяжелое и тоскливое; он играл минут 10. Мама плакала. Потом он вздохнул, сыграл что-то веселое и бодрое. Мать дала ему пирогов и еще что-то. Он не взял. Сказал одно слово: «Деньги!», снова заиграл. Мать дала ему несколько рублей и он, не попрощавшись, ушел.

Так я первый раз увидел скрипку. Слышал еще много раз игру на ней, и сегодня она попала мне в руки. Я долго возился и подбирал вальс «Я не вернуться не мог» и «Забытое танго». Жалко, что скоро заберут, чужой инструмент.

5.2.46 г. Четыре дня не хожу в депо. Палец не на шутку разболелся. Сейчас вечерами хожу к Черниковым – играю в шахматы или Борис приходит – играем. Вернее, играем меньше, чем говорим. Вот уже два вечера тема наших разговоров – В. Маяковский. Внимательно читаем его стихи и беспрестанно восхищаемся. Такие словечки, что просто ничего не придумаешь выразительнее и хлеще. Два вечера ходил в узловой парткабинет: «Смену», «Крокодил» читал…