Поначалу проблема у меня была в том, чтобы эти самые деньги где-то взять, то есть одолжить. И одалживал: под проценты, и, как правило, под немалые, до пяти процентов в месяц. Это если считать в валюте. То есть если взял у людей десять тысяч долларов, будь добр верни через год шестнадцать тысяч. И брал ведь. И возвращал, естественно. И никого не волновало, осталось что-нибудь у тебя на руках в результате такого бизнеса, или нет…

А вот и мама моя, шагает бодренькой походкой, а ведь ей уже под семьдесят. Я ее в качестве продавца эксплуатирую круглый год, весь товар у нее дома держу, и порой его там столько, что пройти в квартире-двушке негде, сплошь тюками и ящиками все заставлено. Ее квартира теперь словно склад промышленных товаров, приготовленных к реализации, а заодно и продовольственных, но то уже для собственного пользования, об этом как-нибудь позже. Обнимаю маму, попутно даю ей ценные указания по работе. А наметанным глазом не забываю скользить по толпе людей, что постепенно собирается у входа на рынок. Валютчиков тут скопилось тоже немало, уже десятка полтора, хотя сегодняшний день, казалось, нам никакой особой работы не предвещает. Когда происходят перепады валют, что случается не так уж часто, у нас больше работы, люди избавляются от какой-либо из валют, которая по каким-то объективным или субъективным причинам объявляется нестабильной. А она вся нестабильная, исключая, пожалуй, его величество доллар, хотя и он, случается, падает по курсу в цене. Моё семейство – супруга и дочь – прошагали по рыночной улице, направляясь в школу, приветственно помахали мне руками. Я помахал в ответ и потопал к расположенной поблизости кафешке выпить чего-нибудь горяченького. Ко мне по дороге присоединился Иван Чекан, мой коллега и одновременно главный соперник по бизнесу. Он молод – 22 года, однако в бизнесе агрессивен и чертовски сообразителен. Такого лучше иметь партнером, чем конкурентом (так, я знаю, рассуждает и сам он по отношению ко мне), поэтому мы являемся друг другу одновременно и теми и другими. Кроме кофе с пирожными мы, борясь с холодом, пропускаем по рюмке коньяку, что, кстати сказать, случается не так уж часто. И дело, конечно, не в деньгах, мы себе можем это позволить, просто в нашей работе весьма важно быть трезвым. Затем мы с Иваном расстаемся, не забывая обменяться колкостями, что в течение дня случается, бывает, с десяток, а то и более раз.

Вхожу на территорию рынка. Обычно мы, валютчики, располагаемся у входа на рынок, и большинство наших клиентов знает, где нас искать, но вчера вечером, как я узнал, на рынок прибыли четыре грузовика с картофелем, поэтому я двигаю туда. В городе, следует уточнить, создался дефицит этого весьма важного продукта. И приехавшие соседи из Украины были тут как нельзя кстати.

Классические сельские украинцы, чем-то напоминающие тех самых казаков, пишущих письмо турецкому султану со всемирно известной картины, представшие перед моими глазами, явно были чем-то расстроены и озадачены.

– Че не торгуем, граждане украинские друзья? – приветливо обратился я к ним.

– Да вот кумекаем, может, в другое место подадимся, – недовольно отозвался один из них, носивший огромную грузинскую кепку.

– А чего так? – оглядел я торговцев.

– Да ведь эти хлопцы не дадут нам работать, – после паузы, во время которой на его простом лице отразилась вся гамма чувств, сказал все тот же мужик. Он кивнул в сторону, где в двух десятках шагов от машин на ящиках сидели шестеро молодых мужиков.

– Говорят, они рэкетиры местные. Деньги, мол, наперед мы должны заплатить, с каждого по сто долларов.