Забыла пятницу. Каталась на коньках с О. Скалон. Она спросила, правда ли, что я выхожу замуж за Шаумана. Каково? а? Ей сказал Липкин. По утрам занимаюсь с Сашей, и меня мучит, что так мало. Из такого способного мальчика можно бы сделать гения, а я отношусь спустя рукава. Это гадко и прямо преступно.
Итальянский подвигается, латынь тоже.
Гамлет – К.Р.
26 февраля. Нет, слишком уж это embêtant[107] писать каждый день и описывать все, что происходит, потом так глупо перечитывать.
Грустно у меня на сердце, больно и неудовлетворенно. Сегодня было в газетах отлучение от церкви Льва Толстого[108], сегодня же мне рассказывали о студентах, присланных сюда в разные полки в солдаты[109]; совсем, говорят, мальчики, дети, и это детей-то такими розгами секут. Это так-то наша бедная матушка Россия вступает в XX век. Уж поистине многострадальная она, и остается ей молить Бога о своих надругателях – прости им, ибо не ведают, что творят. Я нахожу, Россию можно бы изобразить в виде высокого, здорового человека, вроде Ильи Муромца, в зависимости от каких-то крошечных пигмеев. И идет он себе вперед, не зная удержу, и сам не сознает ни мощи своей, ни красоты. А начальников его желчь разъедает и страх, чего страх непонятно, страх тупых и узких людей перед всяким новшеством, перед всяким смелым поступком. И связывают они его по рукам и по ногам, и заставляют помои носить, и позорят его передо всеми. Грустно мне и оттого, что так я мало знаю русскую историю; и щемит у меня от этого сердце, и хотелось бы все сделать, что в силах, для дорогой моей России. Люблю я ее, как человека.
Боже мой, великий и милостивый, выведи меня, укажи мне путь. Ты ведь видишь душу мою, я хоть ужасно пуста и легкомысленна, но ты видишь то немногое хорошее, что, быть может, есть во мне. Ты видишь, как мне хочется, чтоб жизнь моя не пропала даром, чтоб и я внесла лепту.
Помоги мне, Господи.
7 марта. Как относится христианство, исторически развившееся в строгий спиритуализм, к природе? – спрашивает Розанов и в конце статьи пишет: «Но насколько в нем (спиритуализме) есть порыв к осуществлению, он должен реализоваться, овеществляться, одеваться плотью, соединяться с кровью и, словом, как умерший человек есть расторгнутые плоть и дух, а живой человек есть соединенные дух и тело, так и христианство придет в полноту действительности только тогда, когда пойдет по пути слияния божия и земного, без поглощения одного другим, для усиления каждого из них через другое»[110].
И как подтверждение своих идей он приводит Достоевского, Зосиму, Алешу[111] и т. п. Приводит слова о том, что надо любить землю, ее красоту, ее тепло, всю ее, одним словом, как любили эллины и иудеи. Во-первых, об эллинах и иудеях в Евангелии упомянуто совсем в другом смысле – несть эллин ни иудей[112], а затем мне кажется, что христианство именно можно понимать духовно. И Достоевский заставляет своего Алешу любить жизнь и землю только для того, чтоб он не перешел в крайний аскетизм. В нас и так настолько преобладает материальная сторона, что надо стремиться всеми силами к одухотворению, и только человеку, сумевшему подняться уже на известную высоту духовную, только такому человеку можно взглянуть на природу и, не боясь соблазна, созерцать в ней Бога. Мы же, простые смертные, живущие почти исключительно физическою жизнью, если мы себе усвоим эту теорию и станем гоняться по-эллински за красой мирской, природной, то мы увлечемся ею, и уже не «клейкие листочки»