–

– А с горы, хочешь-не хочешь, как-то надо было спускаться. Я была на грани истерики. Кое-как мы с Олегом проползли четверть горы. Вправо-влево, свалилась, кое-как с помощью лыжных палок и Олега поднялась. Снова – вправо-влево. Упала. Истерика.

–

– Тут я вспомнила, что МОЖНО СНЯТЬ ЛЫЖИ И КОВЫЛЯТЬ В БОТИНКАХ! Да, они тяжёлые, но идут туда, куда я хочу и тормозят тогда, когда мне надо! Я слегка выдохнула и попросила Олега отцепить лыжи.

–

– Господи, благодарю моего любимого за такую бездну терпения! Любой другой уже закопал бы меня на этой горе за мои визги, вопли и истерические причитания!

–

– Сколько-то чапала в ботинках, Олег ехал рядом, потом он уговаривал меня встать на лыжи, в сотый раз показывал мне, как тормозить, мои лыжи опять ехали, я опять истерила. Один раз я умудрилась прокатиться у него между ног.

–

– Во второй раз я сбила его всё-таки с ног и он рухнул на меня сверху. Но это было здорово, мы валялись и целовались. Но, Боже, что же ему пришлось вытерпеть! Я очень надеюсь, что он меня после такого экстрима, такой истерики, не бросит.

–

– Наконец, мне пришло в голову, что до конца спуска не так много осталось, примерно одна треть горы и можно Олега отпустить покататься, а я дойду без лыж в ботинках. Так мы и сделали. Даже в ботинках было страшновато, всё-таки гора крутая, что бы там ни говорил Олег. Да, может быть, есть горы круче. Но мне не приходилось с них кататься.

–

– До здания лыжного проката я добралась мокрая, как мышь. Олег снял с меня ботинки и мы сели пить чай на травах из термоса. После пережитого ужаса меня охватил восторг от такого приключения и вместе с тем чувство вины, что испортила человеку весь день. Если бы не я, он мог бы с наслаждением покататься, не заботясь о какой-то там истеричке и трусихе.

–

– Что есть, то есть. Трусиха я невероятная. Я не перестаю удивляться тому, что Олег меня ТАКУЮ любит. Это, наверное, трудно. Но я ведь тоже его люблю. «Год любви – это как ещё одна подаренная тебе жизнь». Это очень много. Это стоит всей жизни. Всех безрадостных серых дней.

–

– 5 декабря – продолжение.

–

– Серый, серый, серый дом.

–

– Очень мало счастья в нём.

–

– Кто-то там сейчас живёт,

–

– и от горя пьёт и пьёт.

–

– Вот живут там эти люди

–

– и на солнце не глядят.

–

– Что там с ними будет…

–

– А они всё говорят.

–

– Когда мы стояли на остановке и ждали автобус, на меня снова накатила волна счастья. Всё-таки кататься на горных лыжах – это круто! И я непременно научусь. Хотя бы ради Олега, чтобы вместе кататься.

–

– Господи, как бы только мне ещё научиться держать себя в руках и не закатывать эти безобразные истерики! Ну откуда этот бешеный темперамент?! Это непримиримое ни с чем чувство собственного достоинства?! Ведь немцы очень хладнокровная нация, которая очень умеет держать себя в руках. Но только не я! Как это ужасно: временами абсолютно терять власть над собой под шквалом эмоций! Что по сравнению с этим горная лавина!

–

– Люба раньше часто говорила: «Как страшно жить!». Я смотрела неё с недоумением и думала: «Ну чего тут страшного? Ну живёшь – и живи». А теперь очень даже понимаю. Правда, очень страшно. А почему – непонятно. Твёрдой почвы под ногами нет. Идёшь как по болоту. То ли на верную твёрдую кочку наступишь, то ли в трясину ухнешь со всей дури. И провалишься так, что никто не спасёт. Да и не станет спасать.

–

– Нет уже ни любви, ни верности, ни преданности. Наверное, такие глупости существуют и ценятся только в детстве и юности. За сорок никому уже ни до кого и ни до чего. Это якобы мудрость. «Тильки Я». Как-то так. А трясине нет ни конца-ни края. То есть, ты понимаешь, что когда-нибудь это закончится (вместе с жизнью), но всё ещё надеешься выбраться на сухую дорогу. И одновременно понимаешь, что надежды – НЕТ.