С трудом сдержав визг, я выскочила на кухню и рассказала о стуке маме и мужу. Мама надо мной посмеялась:

– Да тебе просто показалось. Это ветка стучит.

Ответить я ничего не успела. В окно кухни, которое находилось на той же стороне, что и окно нашей комнаты, раздался точно такой же стук. Мама от неожиданности выронила нож из рук, которым резала хлеб для бутербродов. Мы трое переглянулись, не зная, что и подумать. У троих одновременно вряд ли случаются галлюцинации и про ветку мама больше не поминала. Только вздохнула и сказала:

– Не к добру это. Домовой о чём-то предупреждает.

На следующий день муж угодил в СИЗО на год. Потом точно такой же стук всегда раздавался перед тем, как сильно заболевал сын. Мы всё слышали, понимали, но как предотвратить неприятности было совершенно непонятно. Частенько домовой и «заигрывал» какую-нибудь вещь, но если попросить по-хорошему, обычно быстро возвращал. Ну а потом нам надоедали всякие стуки-бряки и мы заводили какое-нибудь животное, сваливая всякую активность в квартире именно на него.

Я люблю приходить к маме в гости. Раньше, когда я работала в двадцать второй больнице, прямо рядом с маминым домом и жила со вторым мужем в Кузнецке, я заходила к ней перед началом работы каждое утро. Я пила кофе с бутербродами, успевала несколько раз покурить и болтала с мамой. Мне даже не лень было вставать каждый день на полчаса раньше. Зато я всегда знала, всё ли в порядке у родителей и вообще была в курсе всех дел. Куда ходили, что купили, как себя чувствуют.

В ответ на мамины рассказы я ябедничала на работу, всю махом, хоть и любила её, но повозмущаться же чем-нибудь надо! То кто-нибудь из больных нервы потреплет, совершенно не по адресу, то медицинское начальство спустит сверху какое-нибудь нелепое указание, то из Кемерово потребуют новый отчёт, для которого неизвестно где брать информацию, потому что наша программа нужные им сведения не фильтрует и не выдаёт.

Мама, конечно, мало что понимала в моей работе, но всегда внимательно слушала и помнила по именам всех моих коллег, врачей, медсестёр и начальство.

Пока я жевала бутерброды и ныла из-за предстоящих отчётов, мама быстренько запаковывала в контейнер что-нибудь из еды, ругаясь на то, что я не беру еду из дома и останусь на обед голодной. Эти контейнеры я регулярно, после работы, утаскивала домой, забывала мыть и возвращать обратно, за что мне постоянно влетало от мамы.

И мы обе, я и мама, за несколько лет к этому так привыкли, что по утрам нам теперь чего-то не хватает. Мама теперь не знает, когда я приеду, когда меня ждать. Знает только одно – точно не рано утром и не каждый день. Звонит она мне редко, по её словам не хочет мешать. А чем МАМА может помешать? Ну если сильно чем-то занята, что действительно не могу говорить, я обязательно перезвоню при малейшей возможности.

Так вот. Теперь мои визиты в силу удалённости свелись к одному-двум разам в неделю. И хотя теперь мой визит длится дольше, чем раньше (перед работой это были жалкие полчаса, редко – минут сорок, а сейчас – по три-четыре часа), всё равно нам обеим кажется, что общаться мы стали гораздо меньше.

Ведь каждый день что-то происходит и у меня, и у мамы, но это такие мелочи, которые важными кажутся по факту, а через дня два полностью вылетают из головы либо кажутся уже нестоящими внимания и рассказа. И вот эти мелочи накапливаются, нарастают каждый день и вместе с ними ускользает что-то важное, нужное для понимания друг друга. И мне жаль их терять.

У родителей достаточно большая трёхкомнатная квартира, в которой я прожила без малого почти всю жизнь, но из-за всех обитателей свободного места нет практически совсем.