Порой мне кажется, что я до сих пор боюсь наступить на стекло. Лет до сорока шрамы не болели, но сейчас, перед дождём, они ноют, изматывая нервы. Иногда думаю: где же теперь эти прекрасные девочки из интерната? Среди балтийских спортивных звёзд я за всю жизнь не увидела ни одной из них. Помнят ли они меня? Хотят ли прощения? Стыдно ли им сейчас? Когда люди что-то делают вместе, то и вина за содеянное – общая, а значит, ничья. Думаю, что не помнят, не хотят, не стыдно.

Вчера напилась с моим Робертом, с моим юным белобрысым попрыгунчиком. Дело даже до любви не дошло. Ночевала в общаге, утром пришла домой, а муж невозмутим, как Будда. Сидит и сосредоточенно копается в телефоне. Но ведь от меня до сих пор пахнет! Пускай взорвётся, обругает, оскорбит. Или хотя бы что-то спросит. Но ему всё равно, и я думаю, что равнодушие – самое изощрённое зло. Вчера опять ходил к своей молодой, обо мне не думает, и даже не пытается этого скрыть. Подлец, другого слова не найду. Не будь его мерзких измен, я была бы другой.

Впрочем, завтрак у нас вышел по-балтийски милым: ели яйца вкрутую, улыбались и делали друг другу комплименты. Идиллия! И тут Альфред прислал СМС: "Я на месте". Значит, ждёт на квартире. Не поехать нельзя, ведь лучше сгинуть, чем не выполнить приказ. "У Ляны ночевала, забыла косметичку, надо вернуться", – говорю. Муж молча улёгся на диван и включил телевизор. Вот и хорошо! Если ему всё равно, то мне тем более. Встречается он с молодой или нет – какое мне дело? Пусть оба летят в пропасть к чертям собачьим!

Взяла пару баночек пива, приехала к шефу. Альфред мрачный, взгляд у него тяжёлый. Руку положил на колено, словно плеть. На фоне оконного стекла его чёрный профиль согнут, будто переломлен пополам. Наверное, вчера тоже пил.

– Какие новости? – спрашивает, и чувствую, что в нём бродит злость.

– В пятницу виделась с Трубачёвым, были на концерте. Но пока ничего не выяснила, – говорю тихим голосом.

– Я о другом. Как у тебя дела с мужем?

– Я-то разведусь в любой момент, но ты всё равно женат, – продолжаю со смиренной интонацией. – Или ты хочешь иметь меня в качестве тренажёра? А что, очень удобно: потрахался с женой, потрахался со мной, вернулся к жене. Но пойми, я живой человек, мне больно.

– Я же тебе говорил, что не всё сразу, – пытается отмахнуться Альфред.

Но ведь не я начала этот разговор, не я. Чувствую, злость в нём начинает отступать.

– За всю жизнь у меня не было настоящего нормального мужчины. Первый муж пропал без вести, а второй оказался бездушный, как пень. Но я лишь работала и молчала. И теперь я думаю: ради чего это всё, Альфред? Чтобы всегда быть несчастной? Конечно, я тебя понимаю, старая женщина никому не нужна. Надо мной пользоваться, как половой тряпкой, а потом вышвырнуть, чтобы не портила вид.

– Ну.... что ты, нет, – смущается Альфред. Впрочем, смущение это совсем лёгкое.

– И теперь, когда я встретила своего единственного мужчину, он играет мной, как пешкой. Но я не пешка, любимый мой. Нам нечего скрывать, я перед тобой голая душой. Давай скажем прямо, что дело не только в твоей жене.

Командир удивлённо поднимает голову:

– Ты о чём?

– В тот вечер, 15 января, ты сказал, что поехал домой к жене.

– Это почти год назад, я не помню.

– Тебе пришла СМС, и я всё поняла по твоему взгляду. Ты ждал, когда я уйду. А потом я тебе позвонила, потому что знала, что ты не с женой. И твой телефон был отключён!

– Так по работе, наверное, уехал.

В моих глазах рождается первая слезинка:

– Надо честно сказать мне, что я дура, которая верит в человеческую порядочность. Скажи это, и я пойму.