У помещицы от этих слов восторженно заблестели глаза – точно я капнул в них касторки.

– Браво, браво! – воскликнул Горнов. – Прошу вас, поручик, не забыть эти слова во время прогулки. Я хочу записать их в свой дневник.

Откланявшись, я вышел из беседки и направился в сторону реки, которая мерцала внизу меж холмов.

Зайдя за ближайший куст боярышника, я расстегнул штаны и с удовольствием пустил струю. Когда она почти иссякла, я поднатужился, чтобы заодно выпустить и ветр из желудка. После моего «залпа» в беседке смолк всякий звон вилок и даже сам разговор. Я затаил дыхание в расчете, что сидящие в беседке посчитают, что это был раскат грома. Или же припишут звук какому-нибудь жвачному животному, благо их немало паслось на окрестных лугах. Я не ханжа, но мне вовсе не хотелось на первых же порах произвести о себе таким звуком низменное впечатление на Ларису Ивановну.

Спустя минуту, когда в беседке мало-помалу возобновился разговор и снова застучали вилки, я потихоньку выбрался из-за куста, спустился по тропинке вниз и потом, уже не торопясь, прошелся по живописному бережку речки, которая, словно узорчатый ремешок, опоясывала усадьбу. Когда я вернулся, в беседке была лишь одна Лариса Ивановна, а на столе стоял новый штоф с водкой.

– Но где же, однако, интендант Горнов? – спросил я.

– А вам без него скучно? Или вы боитесь оставаться со мной наедине? – Лариса Ивановна игриво рассмеялась. – Не бойтесь, я вас не съем.

– Отчего же боюсь? Я вовсе не боюсь оставаться с вами наедине… Напротив, мне даже очень приятно, что Горнов…

– Господин Горнов с моим бурмистром поехали к ригам. Им нужно там посчитать поставки, – перебила меня вдова. – Да, кстати… Интендант просил вам передать, что сегодня уж не вернется, сразу поскачет в город.

– Вот как…

– Я вижу, вы расстроились, – всплеснула вдова руками. – Вам скучно со мной?

– Напротив… Вы столь прекрасны, что я так бы и…

– Что «так бы и»?

Я на миг задумался – как бы так выразиться, чтобы помещица поняла, что я желаю ее, но при этом облечь мое плотское желание в возвышенную форму.

– Ну, например, я желал бы написать ваш портрет, – сказал я и осторожно взял руку Ларисы Ивановны.

– Мой портрет? – удивилась вдова. – Вы художник? И в каком же антураже вы желали бы написать мой портрет?

– Я бы хотел написать вас обнаженной!

– Пишите лучше природу, – засмеялась Лариса Ивановна и выдернула из моей ладони свою ручку. – Кстати, как прошла ваша прогулка? Вдосталь налюбовались сельскими видами?

В голосе ее мне почудилась усмешка. Я оглянулся, чтобы оценить – насколько густа листва боярышника и не могла ли Лариса Ивановна видеть, как я опорожнял свой мочевой пузырь за этим кустом. Листву я счел достаточно густой и потому вновь придал своему лицу романтическое выражение и сказал:

– О да, налюбовался! Природа у вас тут действительно дивная! Но даже она не может сравниться с вами! Когда я гляжу на вашу шею, на вашу дивную талию…

– Да вы, как я погляжу, вольтерьянец… опасный человек… – вдова погрозила мне пальчиком. – Скажите, а вы и в самом деле увлекаетесь художественными опытами?

– Да как вам сказать… Картины писать, конечно, прекрасное занятие, но есть ведь и другие занятия… Не менее приятные…

– Какие ж именно? – спросила вдова неожиданно низким, грудным голосом.

Я снова на миг задумался – идти ли напролом и требовать любви немедленно – или же стоит немного повременить. Решив, что торопиться не следует, я сказал:

– На свете есть немало приятных занятий… Впрочем, прежде чем говорить о них, я предпочел бы выпить с вами по рюмочке!

– Так что ж вы медлите? – молвила Лариса Ивановна. – Не стесняйтесь, поручик, потчуйтесь! У меня водка великолепная, на березовых почках настоянная!