Не то чтобы семейство Уилмотов не знало, что их ожидает. Так не бывает, что ты проснешься однажды утром и обнаружишь, что в банке пусто. Что у семьи больше нет денег.

Сейчас только полдень, и Мисти старается отложить на подольше вторую порцию выпивки. Вторая, она никогда не бывает такой же хорошей, как первая. Первая – настоящее чудо. Просто маленькая передышка. Кое-что, что составит тебе компанию. Остается всего лишь четыре часа до того, как арендатор придет за ключами. Мистер Делапорт. К этому времени они должны освободить помещение.

Это даже не выпивка, чтобы ужраться. Просто бокал вина, и она сделала только один, может быть, два глотка. Но все равно: знать, что в бокал налито вино. Знать, что он еще наполовину полон. Это утешает.

После второй порции она примет пару таблеток аспирина. Потом еще пара порций вина, еще две таблетки аспирина. Это поможет ей пережить сегодняшний день.

В большом доме Уилмотов на Восточной Березовой, на внутренней стороне входной двери, виднеются надписи, похожие на граффити. Твоя жена, она тащит по полу наволочку, набитую ценной добычей, и видит их – видит слова на входной двери. Карандашные отметины, имена и даты на белой краске. Они начинаются на высоте колен и поднимаются все выше и выше, темные ровные черточки, рядом с каждой – имя и число:

Табби, пять лет.

Табби, которой сейчас двенадцать, с ее боковыми периорбитальными морщинами вокруг глаз, с «гусиными лапками» от слез.

Или: Питер, семь лет.

Это ты, семилетний. Маленький Питер Уилмот.

Там написано: Грейс, шесть лет, восемь лет, двенадцать лет. Надписи поднимаются до: Грейс, семнадцать. Грейс с ее дряблым зобом подбородочного жира и глубокими платизмальными тяжами на шее.

Звучит знакомо?

Что-нибудь вспомнилось? Нет?

Эти карандашные строчки, гребень приливной волны. Годы: 1795… 1850… 1979… 2003. Раньше карандаши были тонкими палочками из воска, смешанного с сажей. Их обматывали бечевкой, чтобы не пачкать руки. А еще раньше – просто зарубки и инициалы, вырезанные в плотном дереве и белой краске на двери.

Некоторые из имен на двери тебе незнакомы. Герберт, Каролайн и Эдна, незнакомцы, которые жили здесь, выросли здесь и ушли навсегда. Младенцы, потом дети, юноши и девушки, взрослые люди, а потом мертвецы. Твои кровные родственники, твоя семья, но незнакомцы. Твое наследие. Ушедшие, но не ушедшие. Забытые, но по-прежнему здесь. В ожидании, что их обнаружат.

Твоя бедная женушка, она стоит перед дверью, глядя на имена и на даты в последний раз. Ее имени здесь нет. Бедненькая Мисти Мэри из белых отбросов, с ее красными, в цыпках руками и розовым скальпом, проглядывающим сквозь волосы.

Вся эта история и традиция, которые, как ей казалось, будут ее защищать. Оградят от всего нехорошего, навсегда.

Ситуация не типичная. Мисти не алкоголичка. Если кто-то нуждается в напоминании: у нее сильный стресс. Ей уже, на хрен, сорок один, и теперь у нее нет мужа. Нет диплома о высшем образовании. Никакого реального опыта работы, если не считать, как она драит сортиры… нижет бусы из клюквы для рождественской елки в доме Уилмотов… У нее есть только ребенок и свекровь, которых надо содержать. Сейчас полдень, и у нее остается четыре часа, чтобы убрать все ценное в доме. Фарфор, картины, столовое серебро. Все, что нельзя доверять квартиранту.

Твоя дочь, Табита, спускается вниз. Ей двенадцать, и она несет только маленький чемоданчик и обувную коробку, стянутую резинками. Никакой зимней одежды, никаких теплых ботинок. Она собрала только полдюжины сарафанов, несколько пар джинсов, купальник. Босоножки и кроссовки, которые сейчас на ней.