Мини-дополнение к той обиде – мы подмывали малюсенького ребёнка, что-то Серёга не так сделал, забылось уже что – и я легонько бью его по лбу и говорю: «Дурачок». Кто бы знал, что он прикусит язык! И в ответ на «дурачка» он первый раз (из трёх в жизни) ставит мне фингал. От этого вся моя любовь-саможалость испарилась. Я сбежала к Цыпе с Цыполюбом, нажралась и перетрахалась с ними. Цыпа – Серёгина бывшая алкопанк-дива.

Я скачу по событиям, иногда хочется успокоиться и красиво и плавно описывать персонажей и истории. Но страх подгоняет меня. Артём, я не бездельница, посмотри, я складываю словечки в предложеньица, а предложеньица в абзацы. И абзацы разбавляю пиздацами. Я стараюсь. И это ведь не может быть зря.

С годами Серёга пил всё больше и больше. Мы с детьми каждый раз сдерживали этот штурм, когда он получал зарплату или аванс, или просто так ни с того, ни с сего. Я на повышенных тонах и спокойно спорила с ним часами о магической реальности, философском Боге и космосе, а потом трахалась с ним, чтобы он успокоился и уснул. Не из любви, желания и понимания. Ближе к концу отношений в таком раскладе он меня еще и покусал. Невинные шалости я-Бога. Какого бога – Перуна, Зевса, Вицлипуцли…

Мои влюблённости, начавшиеся после разочарования в Сером, можно пересчитать по пальцам одной руки, но зато сантиментов – Марианская впадина. А он всё пил и работал, каторжно. Только сейчас я понимаю, что это я главный мучитель в этой ситуации. Серёга не хотел, чтобы я училась, приковывал меня цепями к семейному очагу. Он видел, что психика моя слаба, и сделал расчёт, что вместе с учёбой меня не хватит на счастье детей. По-своему, он был твердокаменно прав. В августе 17-го папа второй раз сломал челюсть и попал в реанимацию. Так я познакомилась с Артёмом.

Серёга со Славой работали вентиляторщиками на заводе Алмаз. И вот после работы, на пятаке – легендарное место пьянок у нас на 14-ой В.О. – непонятным образом оказавшийся весь в крови папочка отправляется Славой на скорой в больницу. «Ну, Слава, ты мудак», – звучит вместо благодарности. По дороге в машине он лежал на спине и набрал в лёгкие крови. «Жить-то будет?» – в беспечном настроении спрашиваю я врача – «Там видно будет». Это был гром среди ясного неба. «Небо с овчинку показалось», – нужное выражение. Только бы он жил. Навсегда с ним. Никаких больше влюблённостей. Радик, что за нафик Радик? Да это же ерунда, наваждение! Пока я ждала, что Серёга выкарабкается, я помчалась к жене тогдашнего неразделённого возлюбленного супер-музыканта Радика, к Оле. А там у нее Артём сидит, мечта из Крыма, только вот приехавший. Артём с моим братом Владиком путешествовал в Челябинск автостопом зимой. Брат – покойник. Артём – герой-любовник. По голове мне половник… Оля, я не буду больше любить Радика, прости меня. Пусть только Серёжа живет. Серёжа, не пей, и я буду только с тобой, обещай мне. Это смертельно опасно. Сколько можно бегать по линиям и нарываться на пиздюли! Ты взрослый дядя. Обещаешь?.. Ну, хорошо.

Ноябрь 17-го. 40 минут я тащу его по лестнице домой на третий этаж. Он падает, дерётся, падает. Мои ноги трясутся от напряжения. Нервы сдают. Больше мы не вместе… Но живу я всё равно с детьми у него. Таки я моральный урод.

1 ноября 2017. Мне приснились дедушки и бабушки из жёваного хлеба, живущие на полке в серванте. И я очень заботливо им объясняю, что и как происходит, что всё путем, и что не надо переживать сверх меры. Это были послушные, доверчивые и безобидные дедушки и бабушки, из белого, чёрного и серого хлеба, слоистые, с выдумкой вылепленные. Вроде как, я их радовала. А еще мне жутко понравилось сравнивать произведения искусства с домиками, убежищами для метущихся сознаний. Есть истинная, общая, абсолютная система, и хаос в ней. А искусство порождает схемы, модели и мини-системы. Как птицы вьют гнёзда, а дети строят замки из подушек и одеял. Гнездец!)