Когда же на следующий день директор приехал принимать ключи и разбирать документы, он обнаружил, что никто его так и не встретил. Охранник всё так же крепко спал в своей будке. Директор кое-как разбудил его, и они вместе пошли осматривать корпуса. Быть может, вожатые уже уехали, оставив ключи на его столе, а быть может ещё не просыпались… Все жилые помещения были вымыты и вычищены, работа сделана на отлично, но вот молодых людей нигде не было. Ни в столовой, ни в главном здании, ни около сцены в самом уголке лагеря.

Как только мужчины дошли до корпуса, в котором ночевали пионервожатые, перед их глазами возникла ужасающая картина.

Около самого порога, ровным рядком, они лежали, вытянувшись как струнки. Одежды на них не было, а кожа побелела почти до синевы. Глаза их были закрыты, а лица спокойны, будто бы молодые люди просто спали. Но они были мертвы.

Шокированные директор и охранник не могли пошевелиться от ужаса, и когда они осмелились подойти к телам ближе, то увидели, что у вожатых были вспороты животы от пупка до шеи. Внутренних органов не было. Вместо них тела были набиты сухими сосновыми иголками. Со всех ног директор c охранником бросились вызывать милицию и скорую, и пока те не приехали, мужчины в страхе сидели в главном корпусе, не глядя друг на друга, и даже не разговаривая.

Позже, когда тела были осмотрены в морге, первым делом милиция допросила охранника, как единственного возможного свидетеля, находившегося в лагере на момент убийства. К сожалению, ничего полезного он не рассказал. Милиционеры думали, что убийцей был именно он, но никаких доказательств этому так и не нашли. У директора же было твёрдое алиби.

Очень долго органы власти расследовали это дело. Весь лагерь прочесали. Всех, кто работал на смене опросили – никакого результата. Так дело и осталось «висеть». А сам лагерь закрыли – слухи об убийстве троих пионервожатых после закрытия смены разлетелись в одно мгновение.

Родители и школы больше не хотели отправлять детей в такое место, где возможно обитал так и непойманный преступник. Корпуса снесли, территория лагеря поросла травой и кустарниками, и даже жители соседних посёлков обходили эту часть соснового леса стороной.

Много лет это место стояло заброшенным. История с пионервожатыми почти канула в лету, пока не наступили лихие девяностые. Почти всё в уже новой стране выкупалось и продавалось, и события, когда-то здесь произошедшие, не имели значения для новоиспечённых политиков и бизнесменов. Лагерь отстроили заново, поставили высокие заборы и камеры, а у ворот теперь находились сторожевые собаки. Со временем это место вновь зажило и подобных инцидентов больше никогда не происходило.

Но потом кто-то поставил эти статуи у входа в лагерь. Я не знаю кто это сделал, возможно это были местные жители, чтобы никто не забывал об истории с убийством. А может и нет…

Скульптуры уже давно там стоят. Те две девушки и паренёк. Работники лагеря постоянно раскрашивают их, но фигуры пионервожатых почему-то каждый раз очень быстро ветшают. И зрачки их ещё…Если вы по каким-то причинам останетесь здесь в ночь после конца последней смены, то увидите, как их зрачки меняют положение и глаза начинают смотреть в другую сторону».

«А мораль истории такова: когда заканчивается смена, уберите за собой весь мусор заранее, чтобы вожатым было сподручнее, они ведь тоже очень хотят домой. Конец».

Закончив историю, я подняла глаза на детей и осознала, что только что сделала. Отряд превратился в один большой дрожащий ком. У всех открыты рты, вроде бы и хотят что-то сказать, но не могут, а глаза у детишек стали по пять копеек. Я быстро пожелала им спокойной ночи, закрыла за собой дверь и побежала в вожатскую. Весь оставшийся вечер я корила себя, что с историей всё-таки слишком уж переборщила.