Четверг. 21-е сентября. Сегодня «казанцы» – члены Собора, воспитанники Казанской Академии, праздновали 75-летие своей Академии*. Торжество состояло в богослужении в семинарском храме*, а затем – в братской трапезе в Епархиальном доме. Приглашен был и я на это торжество, как ревизор Академии* и почетный член ее. Литургию служили: архиепископ Казанский Иаков, Вениамин Симбирский и Иннокентий, настоятель Донского монастыря*, в сослужении питомцев Академии в священном сане. Я пел на клиросе. Проповедь говорил архиепископ Антоний Харьковский на тему «о стоянии в чувствах». Много мыслей, но не связанных между собой.

За трапезою, конечно без всяких водок и вин, присутствовали в качестве почетных гостей и митрополиты – Тихон и Владимир. Было много речей, и я сказал о впечатлении от Академии, насколько успел узнать ее во время ревизии. Сущность же всех речей была такого дифирамбического характера, что казалось, что нет ни одного высшего учебного заведения, ни других академий, которые превосходили бы Казанскую академию, и в таком роде. Впрочем, о вкусах не спорят…

Затем с пяти до половины десятого вечера было заседание моего Правового отдела. Целый день я не был дома. Все как будто что-то делал. Так проходят почти все дни. Вот и записуй при таких обстоятельствах. Вот почему я конспектообразно вношу сюда мой curriculum[166] – времени положительно нет. А между тем быстро текут дни с исключительными событиями…

Пятница. 22-е сентября. Сегодня с десяти до двух присутствовал на Отделе о высшем церковном управлении. Отдел был почти в полном составе своих членов, которых записано больше ста, так как предстояло принятие резолюции по вопросу об учреждении патриаршества. Сторонники и противники патриаршества мобилизовали свои силы для голосования. Вопрос об этом дебатируется уже в целом ряде заседаний Отдела, где произносятся многочисленные речи за и против. В этом заседании ярче всех была речь члена Собора от армии князя Г. Н. Трубецкого* в пользу патриаршества. Так как принята предложенная им формула перехода, то я изложу главные мысли его речи. Патриаршество, по его словам, отнюдь не находится в противоречии с началом соборности и не обусловливает неизбежности единоличного произвола, между тем как неограниченный произвол оказался на практике вполне возможным у нас именно при коллегиальном управлении Церкви. Патриарх должен быть ответственным перед Собором. Церковная жизнь на Востоке дает основание утверждать, что суетные побуждения гораздо больше присущи патриаршему Синоду и Совету, чем распоряжениям самого Патриарха. Возможно, что в скором времени нашей Церкви понадобится твердый представитель, чувствующий особую личную ответственность за внешние сношения, обязанный стоять на страже церковного достояния. Синодальное устройство проявилось как раз в православных странах, где казалось, что Церковь не от кого оберегать, но где власти иногда душили ее в объятьях опеки. Между тем, в иноверной Турции сохранилось патриаршество. Патриарху там приходилось отстаивать Церковь. В сношениях с Восточными Церквами Русская Церковь должна быть представлена равночестно, хотя бы без внешнего ее умаления. Теперь, когда ослабли узы внешней власти и блекнет обаяние и могущество России, надо обрести бодрость не во внешних устоях, а во внутренней собранности и духовной силе. Не можем мы не учитывать, что с падением власти императора, который был носителем преемственной идеи покровительства Православия на Востоке, положение наше существенно изменяется. Новые течения и направления вторглись в государственную жизнь. Самосознание православного русского народа не может больше даже и формально совпадать с самосознанием Российского государства, и с этой точки зрения требуются иные, чем прежде, представители и носители чаяний Православной России, облеченные властью и возможностию им служить. В минуты распада и уныния, когда кажется, что вся Россия превращается в груды обломков, наша задача – связать лучшие, неумирающие заветы. Пусть Церковь сама за себя стоит и борется. Вместо скипетра и короны крест и хоругвь да охранят наше святое святых. Пусть хоругвеносцем наших религиозных заветов будет русский патриарх, как символ того, что с падением царской власти не пала Святая Русь и что не отказалась она от того, что ей всего дороже в ее прошлом.