Иногда он коротко подтверждал сказанное женой. Он мне подписал свою первую книгу «Перед снегом» (1962), из которой я и узнал, собственно, о существовании этого замечательного поэта.

Лишь один раз, как мне помнится, он оживился, выражая какое-то беспокойство. Поискал кого-то взглядом, сделал нетерпеливое движение… Это было необычно. Жена спросила его, в чем дело.

– Мне забыли принести кефир, – сказал он.

Тут же кефир был принесен.

Меня тогда поразило то, что большой поэт, готовящийся ко встрече с Вечностью, так обеспокоен каким-то кефиром. Почему я и помню этот эпизод. А теперь я смотрю на дело философски и понимаю, что мелкое и житейское может волновать всех, особенно стариков.

Оставайтесь молодыми.

Боюсь, что никто из присутствующих осознанно не отмечал День космонавтики в момент его зарождения, то есть в день полета Гагарина.

В тот день, 12 апреля 1961 года, мы с моею будущей женой сорвались с лекций в Политехе и поехали в Эрмитаж. Я тогда только что открыл для себя импрессионистов, прочитав книгу Ирвинга Стоуна про Ван Гога (не помню, как называлась), и мы любили ходить на третий этаж их рассматривать.

Залы эти в те времена были почти абсолютно пустыми. Про импрессионистов никто не знал, кроме искусствоведов, полагаю. Народ безмолвствовал. Зато смотреть было приятно.

Как вдруг, случайно взглянув в окно, я увидел у Александровской колонны толпу человек в 100, которые занимались тем, что в литературе называлось словом «митинг». То есть кто-то что-то бурно говорил, взобравшись на возвышение, остальные слушали, махали руками, были явно возбуждены. И транспарант присутствовал, но вот что на нем было написано – разобрать сверху было нельзя.

То есть картина была настолько дикая для 61-го года, что я схватил Марину за руку и с криком: «Бежим туда!» – повлек ее на площадь. Ибо митингов в то время было 2 – на Первое мая и на 7 Ноября. Они же совпадали с демонстрациями. Иных митингующих скоплений людей на улице никогда не наблюдалось, они были попросту ирреальны.

Прибежав туда, мы узнали, что полетел Гагарин. А с Дворцового моста, по самой середине, уже рекой тек Университет. Растерянная милиция, не зная, как реагировать, решила возглавить шествие. Собственно, выбора у нее не было.

Мы присоединились к колоннам и отмахали весь Невский туда и обратно – от Адмиралтейства до Московского вокзала. И все окна были открыты, и люди пели и смеялись, и это было прекрасно, как Глоток Свободы.

Вчера опять участвовал в ТВ-разборках по поводу русского языка.

Пригласили, пришел. В качестве экспертов в ток-шоу участвовали Борис Аверин и Виктор Топоров. Витя очень важный, он изрекает, а не говорит. Аверин зачитывал предисловие к словарю «Хуй», недавно выпущенному. Типа о том, что это слово является самым важным словом, имеет сакральный смысл и т. п. Сидевшая рядом со мною дама-филолог, зардевшись, вдруг прошептала: «Но это же правда!»

Вспомнила что-то, наверное.

Еще был Шнур, с которым мы и познакомились после всего. Это лидер «Ленинграда», если кто не знает. Он был в образе, попивал «Баллантайн» из маленькой бутылочки и старался вести себя поразвязнее. Веселый такой человек.

Мне лишь один раз всучили микрофон, и я неубедительно что-то промямлил. Главную мысль приберег на потом, но микрофона больше не дали. А мысль была проста: все разборки вокруг мата и его употребления сводятся к проблеме отсутствия / наличия чувства юмора. И только.

Больше не пойду. Не мой это жанр – ток-шоу. Это пусть Дима Быков.