– Я не смог бы так жить, – признался он, подводя итог нашему обсуждению материального благосостояния семьи Ракитиных.

– У тебя выбора бы не было, – грустно усмехнулась я. Разве я не права? Разве Ленка сама выбрала для себя такую жизнь? Если бы ее отец не пил, денег у них было бы определенно больше. Когда-то он был машинистом, водил поезда по железным дорогам, пока его не выперли с работы за пьянство. Это сейчас он перебивается случайными заработками. Ленка говорила, в их семье были лучшие времена.

– Выбор есть всегда, вопрос в цене, – спокойно возразил Пашка, задумавшись о чем-то своем.

Я не раз замечала, как суровеет его лицо, когда он погружается в собственные мысли, мне становится не по себе, тревожно, будто что-то идет не так, как должно. Наверное, уснуть я не могу из-за осадка от этого ощущения. Я боюсь за него, сама не знаю, почему. Я ненавижу страх, самое мерзкое из всех возможных чувств. Не хочу писать об этом, лучше лягу спать.

Я не поняла, что сегодня случилось. Очень надеюсь, мне это кто-нибудь в итоге объяснит. Весь день все было тихо и гладко – школа, курсы, кино…

Ленке дома устроили истерику – как она позволила кому-то покупать алкоголь на свой праздник. С пивом и водкой пронесло бы, но не с вином (одна бутылка 450 рублей стоит). Пашка хотел как лучше. Вино хорошее, мне понравилось и не только мне, и цена довольно средняя. Только не для Ленки. Она должна иметь гордость и уважать себя. Где смысл, я так и не поняла.

Занятия на курсах мне понравилось, всем раздали электронные переводчики, и следующие два часа преподаватель говорил с нами по-английски. Я все понимала и то, что я дуб дубом никто не заметил. После занятия мы с Пашкой ходили в кино, посмотрели клеевую тупую комедию, он проводил меня до дома, посетовал, что с завтрашнего дня и до октября будет жить в режиме жесткой экономии и ушел…

Дальше начались чудеса. Вадим поехал провожать свою загостившуюся мать на поезд до Барнаула, вернулся около 12 ночи с невменяемо пьяным Пашкой на руках, ничего мне не сказав, свалил его в моей комнате на мою кровать прямо в уличной одежде и ботинках, закрылся с мамой на кухне, а потом они оба куда-то ушли. То есть мне знать, что происходит необязательно. Я просто задыхаюсь от возмущения. Я им все скажу, пусть только вернутся. Пашка спит, как убитый… Может его попытать?

* * *

Это не может происходить со мной! Я не верю! В моей жизни все ясно, просто, понятно и БЕЗПРОБЛЕМНО! Я хочу, чтобы так и оставалось. К сожалению, этому уже не бывать никогда.

Ах, зачем черт дернул меня растолкать Пашку, не будь он пьяным, он бы промолчал, и все было бы как раньше. Я потребовала, чтобы он объяснил мне, что он делает в моей кровати, я фигурально выразилась, а у него натуральная истерика случилась. Нет, он не стал орать, биться головой о стену…

Он рассмеялся тихо и очень зло. У меня мороз по коже пробежал.

– И, правда, что мне делать в твоей кровати?! Мне здесь точно делать нечего, ты платить не станешь, – и, сев на кровати, посмотрел на меня снизу вверх, – Я – проститутка, трахаю баб за большие деньги, я – дорогая проститутка! – а у самого слезы по щекам ползут.

У меня пол под ногами уехал, плюхнулась я рядом с ним, прикинулась истуканом. Он молчал, я тоже, он ревел навзрыд, я про себя. Мозг отказывался верить его словам, но я чувствовала, это подлинная, истинная правда. Если бы можно было выбирать, я предпочла бы жить во лжи. Я не знала, что говорить или делать, но он был так близко. Проститутка он или пошлый врун, это тот Пашка, с которым я учусь в одном классе, который встречает меня с танцев, провожает до дома, переносит меня через лужи, греет руки в моих карманах и ему хуже, чем мне. Никто не убедит меня в том, что это не так, у меня есть глаза.