В комнате ожидания я вел себя немного грубовато. Ну и что? Ненавижу ждать. Тем более – в душной кошачьей перевозке. В ней тесно. В ней жарко. И скучно. После нескольких часов ожидания любой на моем месте начал бы дразнить соседей. Я не собирался пугать до полусмерти бедного больного крысенка. Я просто смотрел на него. У нас же свободная страна, правда? Разве кот не имеет права даже посмотреть на миленького крошку-крысенка?

Если я и облизывался (чего и в помине не было), так это оттого, что жажда замучила. Честно. У меня и в мыслях не было его есть.

Беда крысят в том, что они совсем не понимают шуток.

Как и все прочие в этом помещении.

Папа Элли оторвал взгляд от брошюры «Ваш домашний любимец и глисты». (Мило. Очень мило.)

– Поверни клетку сеткой в другую сторону, Элли, – сказал он.

Элли перевернула.

Теперь я смотрел на терьера Фишеров. (Уж если на чьей-то карточке и надо написать «ОСТОРОЖНО! ОПАСЕН!», то на его.)

Ой, да ладно, я вас умоляю, ну, зашипел я на него. Подумаешь, один жалкий «фшик». Это какой острый слух надо иметь, чтобы такой «фшик» услышать?

Ну, порычал он чуть-чуть. Уж если на то пошло, отчего бы ему не порычать? В конце концов, кто из нас двоих собака?

Ой, да ладно, ну, ударил я лапой по прутьям, так что с того? Никто бы и не заметил даже, если, конечно, специально не приглядываться.

Откуда мне было знать, что он плохо себя чувствует? Не все, кто сидит в очереди к ветеринару, больны. Я, например, не болен. Я вообще ни разу в жизни не болел. Даже не знаю, каково это. Но, наверное, если бы я лежал при смерти и на меня чуточку пошипело маленькое пушистое создание, находящееся к тому же за решеткой, я бы не стал скулить, дрожать и, стуча когтями, лезть под стул, чтобы спрятаться в ногах у хозяйки.

Это к лицу скорее цыпленку, чем скотч-терьеру, если хотите знать мое мнение.

– Следите за вашим несносным котом! – сварливо сказала миссис Фишер.

Элли за меня заступилась:

– Он в клетке!

– Тем не менее он до смерти напугал половину животных. Накройте его чем-нибудь, что ли.

Элли явно собиралась спорить дальше. Но ее папа, не отрывая глаз от брошюры про глистов, бросил на перевозку свой плащ, словно я какой-то старый глупый попугай.

И мир поглотила тьма.

Неудивительно, что, когда ко мне подошла докторша с длинной, отвратительной иглой, я был немного не в духе. Хотя и не имел намерения сильно ее царапать.

Как и разбивать все эти стеклянные пузырьки.

Как и скидывать со стола дорогие новые весы.

Как и разливать жидкость для дезинфекции.

Но мое направление на прививку на мелкие клочки порвал не я. Это уже сделала она, ветеринарша.

Когда мы вышли, Элли опять плакала. Она крепко прижимала к груди мою клетку.

– О, Таффи! Постарайся не попасть под колеса, пока мы не найдем нового ветеринара, который согласится тебя привить.

– Ищи дурака! – буркнул папочка.

Я испепелял его взглядом сквозь прутья решетки, и тут он заметил маму Элли, стоящую у дверей супермаркета. Ее окружало море пакетов, волны плескались у колен.

– Вы ужасно опоздали! – возмутилась она. – Что-то случилось в клинике?

Элли ударилась в слезы. До чего же мягкотелая особа. Но папа ее был кремень. Он набрал полную грудь воздуха, чтобы излить накопившиеся чувства, но внезапно снова выпустил его. Краем глаза он приметил проблему иного рода.

– Быстро! – шепнул он. – Там, у кассы, наша соседка!

Он подхватил половину пакетов. Мама Элли сгребла остальные. Но мы не успели улизнуть – из стеклянных дверей супермаркета вышла соседка.

Все заговорили одновременно.

– Доброе утро, – сказал папа Элли.

– Доброе утро, – сказала соседка.