Как-то они решили немного погулять по Клину. Ей хотелось рассмотреть те места, где так долго обитал композитор. Она любила Чайковского, всё, связанное с ним было для неё свято. Проголодались. На пути встретилось открытое кафе. Они уселись за столик, им принесли шампанское, лёгкую закуску. Вместо фужеров перед ними поставили два двести граммовых гранёных стакана. Михаил опешил. Ему стало стыдно, неловко. Они должны пить шампанское из страшной, допотопной посудины! Вот тебе сервис. Конечно, такого во Франции не встретишь. Он виновато извинился. Лили, поняв его смущение, произнесла:
– Ну, что ж, СССР для коммунизма, Франция для любви…
Михаил, улыбнувшись, ответил:
– Ты у меня умница, спасибо! А ведь так ещё интереснее и романтичнее? Долго не забудем!
– Ну, да, Мишутка, всё здорово!
Она уже знала – при произнесении ею волшебного слова «Мишутка», неприятности исчезают из его души. Он радуется, словно ребёнок, коему подарили шоколадку! По дороге, возвращаясь к гостеприимной хозяйке, они долго шутили по этому поводу.
Наконец состоялось представление в доме музее Петра Ильича Чайковского. Люди плакали, вздыхали, потихоньку шмыгали носами, чтоб не мешать пианистке, и вновь и вновь просили исполнить что-нибудь из произведений композитора. Она сыграла ещё «Времена года». Но её не хотели отпускать. Тогда она попросила разрешения исполнить им «Картинки с выставки» Мусоргского, так как пианистка это произведение очень любит. Они согласились. Лили добавила: в России было много хороших композиторов, но более всех она предпочитает Чайковского и Мусоргского. Ей кажется, музыка Мусоргского недооценена исполнителями. В ней мощь, глубина, сила чувств и мыслей. Как мог смертный такое прочувствовать?!
Все слушали её, затаив дыхание, притихшие. После концерта из публики восхищённо воскликнули: «Ваше исполнение напоминает нам игру нашего русского пианиста Софроницкого». На память Михаилу пришли чьи-то стихи, некогда прочитанные им:
И сердце нежное всё в пламени и ранах
Трепещет с полночи до утренней звезды…
В конце концов, Лили, и Михаил распрощались с местной публикой и в, окружении москвичей, направились в Москву, переполненные эмоциями и впечатлениями. Они возвращались на электричке. Не хотелось спешить, сохраняя впечатление от необыкновенного концерта. Повернувшись к Михаилу, она спросила:
– Прости, я не всех ещё знаю Ваших пианистов. Кто такой Софроницкий?
– Это был русский, необыкновенно тонкий, проникновенный музыкант начала двадцатого века. У меня есть пластинки в его исполнении. Кажется, он там исполнял Шопена и Шумана. Подарю тебе их. Сравнение с ним является высшей оценкой исполнительского мастерства…
– Спасибо! – благодарно прошептала она.
Лили думала о Чайковском. Почему он никого не любил? Хотя знаменитая помещица Фон Мек помогала ему материально, преклонялась перед ним, и, видимо, любила. Он же любил… только свою музыку. Нет, Лили всё-таки расширила круг своих привязанностей. Она любит Бога, музыку и своего Мишеньку! Кого же больше? На первом месте Бог, а на втором они вместе – Мишутка и музыка. Без них она уже не сможет жить!
Следующий вечер у Лили был свободен, и они посвятили его отдыху и знакомству с потрясающей артисткой цирка Натальей Андросовой.
Старая женщина очень обрадовалась знакомству с французской пианисткой. Она оказалась образованной, интересной собеседницей, рассказывала о своих поездках по миру, о встречах со знаменитыми людьми. И даже поведала, как однажды она слетела со стены и покалечилась. Лили внимательно слушала и решила для себя: случай с падением спортсменки является каким-то предзнаменованием и для неё самой, и она неожиданно разрыдалась. Было жалко несчастную актрису, так трудно зарабатывавшую некогда свой хлеб, и жалко себя в предчувствии близкой разлуки с любимым. Хозяйка стала успокаивать Лили и спросила: