Хочу, чтобы и меня тоже так выбрал какой-нибудь мальчик-чудак, любил. Маленький Принц.

28.06.2001

Прощай же грусть. И здравствуй грусть.

Ты вписана в квадраты потолка.

Ты вписана в глаза, которые люблю.

Ты ещё не совсем беда.

(Поль Элюар)

Вернулся из больницы. Воспаление поджелудочной железы, иначе – панкреатит. Ужасные мучения, было действительно очень больно, хоть и кололи обезболивающие. Много попросту лежал. Один и тот же потолочный рисунок перед глазами. Старики на соседних койках иногда матерятся, как подростки. Одного из них повезли на операцию; по всему коридору, когда провозили на каталке, больные сочувственно отворачивались. Рядом шёл, держа за руку, его новый друг-алкоголик и со слезами на глазах напевал надрывно: "Врагу не сдаётся наш гордый Варяг!"

Шланг с видеокамерой в моём чреве, так неестественно и противно.

Молоденькая медсестра предложила раздеться… полностью; при этом была предельно серьёзна, но мне не было смешно – клизма.

Человековед, готовься к уколу, не бойся – импортный шприц, витамин B12. Её осторожные прохладные пальцы на моих ягодицах.

С утра в коридорах тюки с бельём, от которых пахнет испражнениями. Скорбность на всех этажах. Никто никому не нужен здесь как-то по-особенному. Только один человек за всё время посмотрел мне в лицо, это была повариха в столовой.

Всю ночь просмотрел на огни города, вначале было страшно, а потом стало как-то просто грустно. Никто не ругал за ночные гуляния (на посту никого не было), хоть я и простудился. В ординаторской подслушал секс главврача и той самой моей медсестры, было противно почему-то и я ушёл пытаться спать.

Здесь остро осознаёшь, что ты такой же, как все, что можешь так же легко исчезнуть, как это делают многие… В длинных больничных коридорах моё тело иногда перестаёт слушаться, не поворачивается на поворотах.

В глубине ночи я тихонько гладил себя, ибо так хотел… с такой нежностью больше никогда…

В этом больничном царстве каждый сам за себя, один только бог за всех.

С тех пор, проезжая вечерами мимо корпусов больницы, я всегда поглядываю в их горящие окна.

понедельник, 29 ноября 1999 г.

По философии в институте проходим эпоху Просвещения с её рационализмом и объективным идеализмом. Читая книжки (дурной мальчишка), касаемые этой темы, постоянно находился в состоянии перелётов. Улетал то на сторону идеалистов-романтиков с их придуманными сверхмирами, а потом узнавал что-то новое, логично доказуемое и совершенно только теперь понятное и мозг мой кричал тогда: "Это правильно!". Материализм, конечно, более плотно сидит в формах. Может быть, всё остальное нематериальное, это лишь какие-то иные, ещё не познанные и не открытые учёными формы материи?.. Как знать. Тогда нематериальность можно будет взять да и изменить. Хочу потрогать добро, я хочу положить его в карман и пойти с такой штуковиной на свидание. Но повторюсь, чтобы оставаться идеалистом до конца, – необходимо хоть раз в жизни кинуть гантели со своего балкона.

Я, кажется, даже помню, когда я впервые серьёзно задумался и начал философствовать. Это было в раннем детстве. Удивлялся папе, как это он так просто и даже безразлично, смотря на небо, говорит, что "там" нет конца, что это бесконечно, понимаешь, бес-ко-неч-но! И смеялся надо мной, когда я обиделся на него за это, обозвав подлым лжецом.

Ещё помню другой случай. Мама огласила условия игры: кто первый заснёт, именно тому достанется утром мороженое! "Но как же определить победителя" – пугаясь своего невольного вопроса, усомнился я. "Странная игра…"

"Одновременно она была натурой таинственно глубокой, причудливо сочетавшей в себе почти невозможное – задумчивую ветреность и тёплый холод…"