Дегтяренко с каждым днем нравится мне все больше – он энергичен, смел, принципиален, не боится ответственности.

Сегодня с санитарным поездом послал письма домой. Может быть, и дойдут. Сижу в санотделе и набрасываю эти строки. Темнеет. В открытое окно доносится гул немецких бомбардировщиков.

8 июля

Положение осложнилось. Наши войска отступают. В Проскурове остался только штаб. Чувствуется, что вот-вот город будет захвачен немцами. С утра на сахарном заводе спешно грузили раненых в поезда. К шести часам вечера станцию решено взорвать. Вместе со штабом выезжаю из города на машине. Едем всю ночь. По дороге километрах в сорока от Проскурова на нашу колонну, состоящую из двадцати машин, налетел немецкий самолет и принялся бомбить целым градом маленьких бомб. Мы выскочили из машин и залегли в невысоком кустарнике у дороги. Рядом шла конница. Бомбами убило и ранило несколько лошадей. Как только самолет улетел, снова уселись в машины и вскоре добрались до леса, где был расположен второй эшелон штаба. Здесь в медпункте штаба я видел фельдшерицу – девушку лет восемнадцати, у которой были в кровь стерты ноги. Она, плача, умоляла, чтобы ее не бросали. В машинах медпункта мест не было и брать ее не хотели, а предлагали искать свою дивизию. Я попытался куда-нибудь пристроить ее, но в это время раздался крик «Поехали» и я побежал искать свою машину. Ночью штаб остановился в лесу, а мы с Дегтяренко отправились в местечко Хмельники искать больницу, в которую, как нам сказали, свозили раненых. В больнице их оказалось действительно много, вероятно, не меньше трехсот. Медицина, совсем как в «Платоне Кречете», вся разбежалась. Осталась одна старуха-санитарка, которая с ведром воды обходила палаты и поила раненых. Она рассказала нам, что недалеко отсюда живет операционная сестра. Доктор же, напуганный приближением немцев, давно бежал. Я пошел и разыскал квартиру сестры. Долго не хотели открывать дверь. Наконец, впустили. Я отрекомендовался. Сестра просияла, сказала, что много слышала обо мне, что доктор их, когда ездил в Москву, посещал нашу клинику и привозил всякие новшества. Она охотно согласилась вернуться в больницу, и мы с ее помощью открыли операционную, которая была покинута в абсолютно готовом для работы состоянии. Мы с Дегтяренко, совсем по Пирогову, первоначально отсортировали раненых, затем сделали перевязки, иммобилизацию переломов и тут же приступили к операциям. Я оперировал, Дегтяренко ассистировал. Ушил три открытых пневмоторакса, сделал ампутацию бедра и очень интересную операцию при проникающем ранении живота с повреждением в нескольких местах тонкой и толстой кишки. Раненый – лейтенант двадцати двух лет, в прошлом учитель. Ранен осколком мины по средней линии живота трое суток тому назад. У него почти полная эвентерация желудка. Рвота «кофейной гущей». Повязка грязная со скверным запахом. Живот мягкий, пульс 80 в минуту. Под местной анестезией я вскрыл брюшную полость, предварительно обмыв желудок теплым раствором риванола, тщательно обследовал его и вложил обратно в брюшную полость, покрыв сальником ту часть, которая была снаружи. Думаю, что примесь крови к рвотным массам появилась в результате застойных явлений в ущемленной части желудка, а не вследствие его ранения. Я отказался от расширенной ревизии брюшной полости, так как хорошее самочувствие больного на протяжении трех дней после ранения и почти нормальный пульс свидетельствовали об отсутствии разлитого перитонита.

Вспомнил о девушке со стертыми ногами; простить себе не могу, что не помог ей.