Это была база истребителей, где базировалось большое число наших коллег «с другой стороны». Два облака пыли внизу определенно означали, что только что взлетели два русских истребителя. Мы обсуждали представившуюся нам возможность, когда раздался страшный взрыв. Мой самолет резко подбросило вверх. Внезапное изменение направления полета вдавило меня в кресло; я испытал такой шок, что некоторое время не мог ничего видеть и слышать.

Где был мой ведущий? Вместо его Me вокруг меня были большие черные облака. «Проклятье, – подумал я, – на скорости 420 км/ч быть взятым в вилку зенитной артиллерией!» Надо было отдать должное навыку артиллеристов. Необходимо было уходить из опасной зоны. Я сделал переворот через крыло влево и, когда самолет оказался на спине, потянул ручку управления на себя. Я пикировал в сторону моря.

Затем я услышал голос Барникеля: «Я позади вас, слева. Присоединяйтесь ко мне!»

Только сейчас я увидел своего ведущего. «Viktor, сближаюсь!» – ответил я. Я начал разворот влево с набором высоты, пока его «Мессершмит» не стал видим ниже моего крыла. Тогда я снизился и занял свою позицию.

Далеко внизу под нами – мы все еще были на высоте 3000 метров – и несколько дальше в море двое взлетевших русских маневрировали и изо всех сил старались сблизиться с нами, нервничая оттого, что все еще находились в зоне собственного зенитного огня. Мы медленно поднялись на 5000 метров и полетели дальше в море, держа русских в поле зрения. Когда они были приблизительно на 4000 метрах, Барникель занял позицию со стороны солнца и начал первую атаку.

Я держался позади него, ежеминутно сообщая о своем местоположении. Таким образом, он знал, что я прикрываю его сзади и он может сконцентрироваться на своей цели. К сожалению, эти двое русских заметили нас, и, прежде чем мы успели выйти на линии огня, они быстро развернулись и начали приближаться к нам. Теперь мы начали разворот, и скоро я уже был настолько вовлечен в «собачью схватку»,[44] что едва понимал, где верх и где низ, где мой ведущий и где разрывы зенитных снарядов.

Наконец, я зашел в хвост одному русскому и приклеился к нему, но он не собирался позволить мне приблизиться на дистанцию огня. Парень был настолько хорош, что все, что я мог сделать, – так это лишь держаться за ним. Тем временем Барникель преследовал другого русского, который, в свою очередь, пытался сбить меня. Таким образом, это была забавная, красочная цепочка, в которой каждый старался противостоять другому. Я обильно потел и ругался; каждый раз мой противник отворачивал в сторону прежде, чем я мог нажать на спуск оружия. «Собачья схватка» продолжалась, возможно, в течение четверти часа, но ни одна из сторон не желала сдаваться или выходить из боя.

Мне постепенно становилось не по себе. Это был первый длинный воздушный бой, в котором я участвовал, и я чувствовал себя очень утомленным. Я не мог выдерживать этого достаточно долго, но не хотел стать первым, кто выйдет из боя. Равный бой продолжался до тех пор, пока мой оппонент не решил, что с него хватит; он направил нос своей машины вниз и спикировал в середину зоны зенитного огня. Но я уже был настолько разъярен, что едва ли что-нибудь могло бы не позволить мне спикировать вслед за ним, тем более что я знал: моя машина тяжелее и я, конечно, могу догнать его. Будем надеяться, что я не буду сбит зенитной артиллерией во время этой погони.

Русский впереди становился все больше и больше и скоро заполнил весь мой прицел. Я нажал на спуск и увидел, что мои трассеры исчезают в его фюзеляже. Затем последовала вспышка пламени. Вражеский самолет, который не пытался выполнить никакого маневра ухода от огня, встал на дыбы, а затем начал пикировать к земле под все более и более крутым углом.