Несмотря на лишь внешнюю неприметность, здесь происходили странные и, в то же время, страшные вещи. Почему-то я всё же любил это место. Чем-то меня манила к себе его темнота. Мрачная и пугающая, звала меня по ночам, чтобы я лишь ненадолго заглянул в неё. Лишь немного, но и этой крупицы хватило бы ей, чтобы поглотить меня полностью.

К слову, жили тут и обычные люди среднего возраста. Одну женщину как раз везла машина скорой помощи посреди ночи в город областного значения со звучным наименованием Саннерс, потому что только там был ближайший роддом. Она была красная, мокрая и кричащая. Добела сжимала рукой стальные поручни этой… кушетки. Не знаю ее названия.

За окном машины стояла поздняя весенняя ночь. Мрак шоссе рассекал только свет фар мчащейся скорой.

Я легко появился на свет. Вылетел и сразу приземлился в руки акушера без особых осложнений. В дальнейшем, именно эту легкость своего прихода на Землю я и винил в том необоснованном дерьме, которое постоянно происходило со мной.

Я не особо помню что-то сверхважное в череде детских воспоминаний в виде эмоциональных всплесков. Вероятно, потому что их, ярких, запоминающихся, было не особо много, но я помню тарахтящий каждую ночь старый холодильник.

Он был ужасен. Как-то меня выпороли за то, что я разрисовал цветными маркерами его торец. Я считал, что если эта коробка не приносит акустическую пользу, то пускай принесет хотя бы эстетическую. Жаль, что я один так считал.

Мы жили в небольшом двухэтажном доме. Как мне рассказывали мои же родственники, квартира в этом доме когда-то принадлежала родителям матери, то есть моим бабушке и дедушке. Сами они жили в доме, который построили немногим ранее моего рождения.

Я любил к ним приезжать. Во-первых, ехать было не очень далеко. Во-вторых, на то они и бабушки-дедушки – у них можно заниматься всем, чем угодно. Они не умеют наказывать. Это ведь только родители имеют такое исключительное право – владение ребенком.

У меня был младший брат, двоюродный. Мы редко ладили. Точнее сказать, мы вообще никогда не ладили, но почему-то наши родители считали, что мы должны это делать. Никогда не понимал, почему я должен притворяться, если мне человек определённо не нравится.

Как-то раз я сидел и никого не трогал (так прошло практически всё моё детство), а этот паренёк четырех лет отроду подошёл ко мне и начал трогать мои игрушечные машинки. Нельзя просто так взять и начать молча трогать чьи-то машинки. Нет-нет, если Вам надоело жить, то, конечно, вперёд. Что этот сукин сын и начал делать.

Я «припарковал» каждую машинку идеально ровно и собирался все их тащить обратно в свой гараж, который, к слову, сам выкопал. Это был просто шедевральный подземный паркинг. Мне много не надо было, я мог и с землёй поиграть, знаете ли. А он просто взял и поставил машинку рядом с парковкой. Нет, он не катил её, будто она едет. Он её поднял в одном месте и поставил в другое. У его отца, маминого брата, была машина. Соответственно, он не мог не знать, что машины ездят колёсами по земле, а не взлетают «тут» и приземляются «вот там». Никакого чувства реализма в игре. Дебил.

Я молча выдохнул и начал по пунктам объяснять ему, на пальцах, что если, мол, ты припёрся сюда играть моими машинками, то ты должен играть по моим правилам. А в моих правилах не прописано «Пункт 1: Бери машинку и лети по воздуху, идиот».

В моём детстве делали хорошие машинки, железные и тяжёлые. Всё, что я помнил после того, как он бросил в меня одну из них, разбив бровь, так это то, как я сел на него сверху и начал вбивать машинку прямиком ему в лоб.