Многоликий Хорват, способный только на ловкие компромиссы и на искусную лавировку среди самых разнообразных течений, несомненно умный, умеющий обходиться с людьми и к себе их привлекать, но абсолютно неспособный к решительным активным действиям, не знающий армии, совершенно не подходящий к тому, чтобы идейным, величественным утесом подняться среди общего развала и безлюдья и громовым, безотказным кличем собрать всё уцелевшее и властно, железной рукой, повести его на великий жертвенный подвиг спасения гибнущей родины… Опереточный консул Попов, случайный прыщ вроде Семенова, алкоголик, скандалист Доманевский, полусумасшедший авантюрист Потапов – вот действующие персонажи маньчжурского Кобленца.

16 февраля. Несемся дальше на юг; чистенький и аккуратненький японский экспрессик проносится через мосты и туннели; дорога очень походит на нашу Амурскую и на восточную ветвь Китайской.

Проехали Антунг, бывшую корейскую деревушку, а теперь солидный город с каменными домами, фабриками и заводами. Грустно думается о том, что и этому начало положено нами; мы первые разбудили пустынную Маньчжурию, внесли в нее культуру, уложили многие миллионы русских денег, потеряли сотни тысяч русских людей и в конце концов сделали ее источников великих благ и доходов, но только не для себя; нажилась Япония, приобрел многое и готовится приобрести еще больше Китай, мы же по исторической привычке добыли себе только горе, убытки и позицию у разбитого корыта.

Переехали реку Ялу; вспомнился 1904 год и тяжелые апрельские дни здешних боев и ужас первого поражения; на северных берегах еще видны остатки наших траншей, в которых, по отсутствию у старших начальников способности говорить правду, погибли бесцельно лучшие люди 3-го Сибирского корпуса; только генерал Трусов доложил правду, за что и был с ошельмованием удален от командования 6-й Сибирской дивизией.

От едущего в экспрессе директора Владивостокского отделения Сибирского банка узнал, что во Владивостоке всё трещит и внешний порядок охраняется только нажимом со стороны иностранных консулов, грозящих, в случае беспорядков, запретить ввоз продуктов из-за границы.

17 февраля / 2 марта. Решил перейти на новый стиль – за границей двойственность сугубо путает. Рано утром мы в Фузане; поезд подходит прямо к пароходу. Везде очень усердно допрашивают японцы, прилично говорящие по-русски. В Симоносеки пересели в чисто японские вагоны.

Из кобеских газет узнал, что союзники упрашивают Японию выступить на Дальнем Востоке, но Япония отказывается на том основании, что ее интересы не затронуты; между строчек читается, что японцам неохота ради других таскать горячие каштаны из большевистской печки. Тяжкодумы японцы не понимают, что пожар у соседа надо тушить, пока не поздно.

Те же газеты сообщают очень горестное известие о занятии немцами Ревеля и Пскова.

3 марта. Весь день любовался японскими пейзажами, всюду образцовый порядок и чисто до подлости; вот куда надо пригнать наших российских лежебок и показать, каким каторжным трудом зарабатывается здесь каждая пригоршня риса. На станциях полный порядок; нигде нет праздной толпы, а ожидающие поезда спокойно ждут за тонкими перилами, пока им разрешат садиться в вагоны.

Поражает также малое количество видимых на станциях служащих и удивительная точность движения.

Местные газеты обсуждают вопрос о выступлении Японии для водворения порядка на Дальнем Востоке; общее настроение отрицательное, ибо Японии-де непосредственно ничего не угрожает и торопиться ей незачем. Не хочется думать, что за этим уклончивым ответом кроется скрытое желание дать России побольше развалиться и этим скинуть с будущих счетов на азиатском материке наиболее опасного конкурента.