В Москве идет кровопролитная резня; особенно пострадало Алексеевское военное училище и кадетские корпуса; злодеи не пощадили несчастных офицерских детей, у одной половины которых отцы уже легли за родину, а у другой отцы и братья несут смертные муки, изображая начальство и офицеров в прогнившей и засмердевшей орде, носившей в былые времена доблестное имя русской армии.

Когда подбираешь все последние сведения, то грезится, что на нас надвигается настоящая черная пугачевщина, усугубленная всем ядом хулиганщины XX века, а когда к ней присоединится неизбежный при общем развале голод, то на Руси получится ужас, которого, вероятно, еще не ведала старушка земля, ибо всё ранее бывшее не было сдобрено так обильно усовершенствованными ядами и вытяжками современной цивилизации, придающими особую гнусность и свирепость всякому насилию, ныне чинимому. Дикари, грубые язычники, гунны и средневековые ландскнехты, сподвижники Пугачева и Стеньки Разина, кровожадные садисты разных времен должны найти себе достойных и далеко превосходящих их последователей в лице тех хулиганских орд, что нависли над Россией.

В Двинске назревает острый конфликт между большевистским армискомом и командующим армией. Армиском со вчерашнего дня резко поднял свой тон и занял положение хозяина. Болдырев заявил ряд протестов против распоряжений армискома, начавшего отдавать приказы частям непосредственно и направившего некоторые войсковые части к стороне Петрограда.

Не понимаю, для чего эти протесты; это что-то вроде особого мнения подсудимого на вынесенный ему смертный приговор. Я считаю, что все мы должны заявить требование, чтобы нас убрали, а распоряжение войсками в их современном состоянии отдали тем, кто считает себя достаточно сильным и компетентным, чтобы быть начальниками этих распущенных орд.

Вечером начальник 70-й донес, что 277-й полк окончательно решил завтра двинуться на Двинск и силой оружия добыть себе там квартиры; на все уговоры и приказы армискома и большевистского армейского комиссара товарища Собакина решено наплевать.

Сообщил это гнусное известие начальнику штаба армии с унизительной добавкой, что в моем распоряжении нет никаких средств и способов воспрепятствовать этому гнусному решению, в конце добавил, что еще раз считаю себя обязанным заявить, что при такой обстановке наше пребывание на занимаемых должностях является позорной и унизительной комедией.

2 ноября. Ночью и утром никаких известий; проскочило только радио петроградского главкома Муравьева, что он занял Гатчину и что казаки Керенского отступают и мародерничают.

В 10½ часов утра получил донесение, что 277-й полк в боевом порядке двинулся в сторону Двинска и что ему навстречу выехал для уговоров армейский комиссар.

В 12 часов дня получена телеграмма, что Керенский окончательно разбит и бежал, а его казаки перешли на сторону Советов (под этим псевдонимом преподносится пока власть большевиков).

В штарме думают, что эта телеграмма провокационная и сфабрикована большевиками, но я иного мнения; Керенский должен был победить немедленно же в первые дни восстания, ибо всякая задержка была не в его пользу; очевидно, он сорвался, прибавив лишний номер к числу быстролетных падучих звезд революционных времен.

Прежним губернаторам следовало бы прочитывать ежедневно по одной главе из «Истории одного города», а нашим революционным заправилам следовало бы почаще вспоминать судьбу Дантона и Робеспьера.

Сейчас даже для большевиков предстоит решить вопрос, как они будут управляться с тем чудовищем, которое представляет армия. Ведь очевидно, что продолжать войну мы все равно не можем; чем дольше мы будем держать эти миллионы в атмосфере митингов, ничегонеделания, дерзости и пропитывания сознанием собственной силы и бессилия власти, тем безнадежнее и грознее будет будущее. И не дай Бог, если под напором внутреннего разложения лопнут последние обручи и эти орды шарахнутся стихийно по домам. Горе тогда прифронтовой полосе и железным дорогам, ибо им на себе придется испытать, на что способны товарищи, набившие руки в Тарнополе, Калуше и других районах стихийного бегства-погрома.