– Да… Можно, я еще посмотрю?..

– Пожалуйста.

Смит пожал плечами и осторожно отошел к столу. Его шаги резко отозвались для Эйли: у нее перед глазами луна несколько раз так скакнула, что едва не вылетела из поля зрения. Эйли поморщилась, но обрадовавшись, что все-таки не потеряла свое чудо, продолжала разглядывать его в подробностях.

Смит начертил несколько знаков на своих листах, нагнувшись над столом, и сказал:

– Вот и все дела.

– Скажите, скажите, а это почему везде круг по краям гладкий, а в одном месте – будто кусок луны оторвали, как от листка бумаги?..

– Это граница дня и ночи, там такие неровности из-за того, что поверхность луны неровная.

Смит улыбнулся и посмотрел на Эйли.

– Смотрите сколько захочется. Только знайте: долго не получится.

Это был, наверное, первый раз, когда он внимательно на нее смотрел. До того он только пробегал по ней взглядом, как это только и возможно в разговоре, выделяя то глаза, то говорящие губы, то пальцы рук, то ее общие контуры, то какие-то детали одежды, и то сделать было сложно, потому что Эйли редко стояла на одном месте и почти постоянно двигалась, сложно было поймать ее глазами и рассмотреть. Теперь же он видел ее полностью, и только теперь по-настоящему всмотрелся в нее.

Вот она стоит, согнувшись у телескопа, щурясь и прижимаясь глазом к окуляру, будто чем ближе она к нему прижмется, тем лучше будет видно луну. Одной рукой она держит трубку телескопа, другая на колене, сжимает ткань платья, при этом никакого значения для нее не имеет, что платье наверняка помнется. Глаз, конечно, не видно, потому что один утонул в окуляре, другой она зажмурила плотно-плотно, так, что поднялся уголок рта. Однако на лице ее улыбка – милая, светящаяся и совершенно обезоруживающая улыбка, и самое главное – она не подготовлена, ни для кого не предназначена, никому не подстроена… Она просто светится у Эйли на лице, очевидно потому, что на лице у Эйли очень хорошо светиться.

Смит ничего не сказал. Он замер на несколько секунд, стоя на месте, словно превратился в каменное изваяние, и брови его нахмурились. Из его уст прозвучало еле слышное «Хм…»

– Ой, что такое?.. – обиженно воскликнула Эйли. – Она уехала… Так не честно.

– Ничего не поделаешь, – сказал Смит, подняв брови, – Луна не стоит на месте, она движется, как и многое на свете.

– И что теперь делать?..

– Ничего.

– Ждать, когда она вернется обратно?

– Нет! – Смит рассмеялся, помотав головой. – Нет, это будет очень долго!

– Тогда надо ее догнать.

– Попробуй.

– Но как… Как я это попробую?..

– Очень просто. Нужно только подвинуть трубку в ту сторону, куда ушла луна.

Эйли осторожно, с таким чувством, будто она идет над ареной по канату, оторвала руку от своего платья, поднесла ее к трубке, взяв ее двумя руками, и попыталась переместиться по небу своим далеко видящим глазом. Но она как-то слишком сильно дернула трубку, и желтое пятно быстро промелькнуло у нее перед глазами, улетев в неизвестном направлении, а осталась только ночная чернота космоса и несколько горящих белых одиноких точек.

– Все, теперь я ее не поймаю… – огорченно вздохнула Эйли.

– Ничего страшного. Поймаем в другой раз. Но теперь ты видишь звезды, разве не так?..

– Вижу… – Эйли кивнула, а потом пожала плечами, все еще смотря в глазок окуляра: – Только я не знаю, что это за звезды… Как они называются?

Смит в ответ спросил:

– А это оказывается так важно?..

– Да… Если бы я знала, я бы чувствовала их, наверное, совсем по-другому.

– Что же, ты очень даже права. Когда ты смотришь на звезды в телескоп, ты видишь просто точки. Но когда они приобретают названия, то каждая из них становится чем-то особым, уникальным, и тогда уже каждая точка отличается от других. Так?