Осада Москвы Тохтамышем.

Лицевой летописный свод. XVI в.

Гораздо более скептическим было мнение М. Н. Тихомирова. «Каменные стены, конечно, строились длительное время и не были еще закончены даже через 15 лет. В дни страшного Тохтамышева нашествия 1382 года стены Кремля оказались низкими. По-видимому, каменные стены так и остались во многих местах до конца не доделанными. Контарини (итальянский дипломат, посетивший Москву в 1474 году. – Н. Б.) даже уверяет, что и сама крепость была деревянной» (318, 60).

Картина «всенародной стройки» впечатляет. Но здравый смысл заставляет согласиться с осторожным скептицизмом ученого…

Если подуешь на искру, она разгорится,

а если плюнешь на нее, угаснет:

то и другое выходит из уст твоих.

Сирах. 28, 14

Героическая эпоха Куликовской битвы не сводится к одному лишь Дмитрию Донскому, подобно тому как золотой век русской поэзии не сводится к одному Пушкину. В это понятие входит деятельность целой плеяды выдающихся русских людей второй половины XIV столетия. Эти люди по-разному представляли будущее Руси. Они ссорились и враждовали друг с другом. Но их многое и объединяло. Они играли свои роли в одной исторической драме, имя которой – Возвышение Москвы.

Михаил Александрович уезжает в Орду.

Фрагмент иллюстрации из Лицевого летописного свода. XVI в.

В первом ряду этой когорты рядом с Дмитрием мы поместим его вечного соперника – тверского князя Михаила Александровича. Он по праву займет это почетное место. Рассказа о нем требует и хронологический пунктир нашей книги. Мы закончили предыдущую главу постройкой московской крепости зимой 1367/68 года. Примерно в это же время Михаил Александрович Тверской вступает, или, лучше сказать, врывается в большую политику.

Но здесь позволим себе небольшое отступление почти личного характера…

Тихая Тверь – падчерица русской истории. В XX веке она почти забыла свое прошлое, растеряв не только архитектурные памятники, но даже свое историческое имя, взамен которого получила колючую фамилию «всероссийского старосты». Ее огромные химические заводы и текстильные фабрики, ее претенциозная застройка сталинских времен довершили дело. Город потерял лицо, превратился в индустриальное нечто на обочине Петербургского тракта.

И все же не будем спешить в Петербург. Заедем в Тверь. Возможно, при более близком знакомстве впечатление изменится.

Дорога от Москвы до Твери не долгая, но и не короткая. Эти полторы сотни верст, эти три часа дорожной созерцательности – словно подарок судьбы для вечно спешащего столичного жителя.

Москва неохотно выпускает из своих тяжких объятий. Но мы упрямо проталкиваемся сквозь ее заторы, обгоняем стада огромных фур и наконец вливаемся в стремительный косяк автомобильной мелюзги. И вот уже неба впереди стало больше, а сизого чада – меньше. Впереди – дорога. Ну как тут не вспомнить Петра Андреевича Вяземского с его бессмертной поэмой «Коляска»: «Томясь житьем однообразным, люблю свой страннический дом…».

Немного путевой информации. Тверь почти ровесница Москвы. Она появляется в анналах отечественной истории в середине XII столетия. В 1208 году здесь останавливалась двигавшаяся на Новгород великокняжеская рать (177, 48). Что же касается имени города, то одни выводят его от слова «твердь» (крепость), а другие – от реки Тверцы. Но как бы там ни было, для привыкшего к переливам гласных московского уха это имя, состоящее почти из одних согласных, звучит как-то тревожно и даже враждебно. В нем будто слышится какое-то сердитое фырканье или сдержанное рычание. Не будем слишком увлекаться прикладной фонетикой. Но напомним мнение Флоренского: «Имя – тончайшая плоть, посредством которой объявляется духовная сущность» (332, 26).