У энтих, что сбоку нас Комаровку купили, и вовсе дочка привенчанная. Да знаешь ты, позор на всю губернию случился – у живого мужа жену увозом увезли. Ну, муж у ней был, пил, правда, но до шатания, а как полюбовник жену увез – до валяния пить начал. У этой, прости Господи, парочки, дите народилась, дочка та самая… Законный муж вскоре от пьянства помер, они и обвенчались. Но из добрых женихов к байстрючке никто никогда не посватается.

Супруновы получше будут, но ихнему дворянству без году неделя – при матушке Екатерине из купцов выбились, завод полотняный настроили. Да теперь паруса не особо кому надобны, вот и захирел заводишко… А твоё дворянство столбовое, не чета ихнему.

Видя, что барин досадливо отмахивается, Игнатьевна торопливо продолжила:

– Вся тебе статья к полковнице Щелыгиной ехать! У ней две девки – одна дочь, другая племянница. Вот племянница-то нам и надобна!

– Отчего ж не дочь? – поинтересовался, улыбаясь, Алексей Афанасьевич. – Стара, что ли?

– Одногодки они, одной уже семнадцать годов, а другой, племяннице-то, после Благовещенья сполнится. А отчего не дочь – сам поглядишь. Нет, дочерь вся при полном параде – и с глазами, и со всем прочим. Но вертуха, каких мало! Должно, мать ее избаловала с малых лет, ни в чем не отказывала. Племянницу строже содержит, у ней и комнатка победней, и из прислуги одна горничная девка, и одевает ее поплоше. Сирота она, дочь старшего брата. Марья Спиридоновна, полковница, по себе Мерцанова, вот и племянница, Софья, Мерцанова тож. Ты по заграницам своим разъезжал, когда энто несчастье приключилось.

Поехали Мерцановы, отец с матерью, в страстную неделю в дальнюю деревеньку, уж не знаю, какая надобность в такое время в путь их стронула. Случилось им реку переезжать, а лед уж посинел, оттепель стояла. Им бы до моста крюк сделать, да кучер обнадежил, что переправа крепкая. Вот на самой середине лед и подломился под лошадьми, а они сани за собой утащили. Кучер, подлая душа, выплыл, а седоки оба-два на дно ушли – не успели из-под полсти выпутаться. Полсть тяжелая, медвежья, со всех сторон подоткнута. Мужики берегом ехали – видали, а помочь не поспели. Так Софья осиротела да к тетке и попала.

Живут в Щелыгино на широкую ногу, окна большие, даже сени стеклянные. В дому тоже богато – зеркала кругом, лампы, вазы порцелинные, потолки высокие, расписные.

– Ты и дом осмотреть уловчилась?

– А как же, батюшка, время коротала, тебя дожидаючись. Еще по-теплому к щелыгинской ключнице наведывалась – квас она умелица отличный квасить, из белых сухарей с изюмом да с померанцевыми корочками – шипучий да вкусный, что твое французское вино. Так ключница мне потихоньку все и показала – и дом, и двор, и сад. Только сад мне не глянулся – всё дерева саморослые, несоженые, без порядку, без строю, а так ничего, чисто, и трава стрижена.

– А, это английский парк называется, сейчас в Европе такую моду имеют.

– Уж как по мне, в Красниково лучше – все ровно по ниточке, да еще и с водотечением… Зато есть еще у полковницы зимний сад, и померанцы, и эти… как шишки колючие…

– Ананасы?

– Вот, они самые! Так поедешь? Поезжай, голубчик, и развеешься, и на людей посмотришь. У них сейчас народу много, все местные женихи к полковнице ездят. И Зимянин энтот, рябой, тоже спервоначалу туда зачастил, но быстро понял, что ему там не след.

– Ну, вот, а я чего туда поеду?

– Сравнил сокола с сизой пташкой! Марья Спиридоновна на женихов сурово глядит. У ней старший сын в столице в гвардии служит, деньжищ на его содержание издерживается – страсть. Так что ей не след приданое из рук выпускать, особливо племянницыно. У той от матери большое имение досталось, но больно далече, сказывают, в каких-то новых губерниях. Вот и сторожится Марья Спиридоновна женихов, а сама скучает, ежели гости долго не ездят. Тебе она рада будет, уж присылала к нам своего управляющего за копытной мазью.