Ливень начинает нас нещадно хлестать. Он просто сошёл с ума, ничто не способно сдержать обезумевшие потоки воды. Одежда прилипала к коже, кроссовки отяжелели от воды, и передвигаться стало крайне проблематично. Казалось, что прямо сейчас мы оказались в эпицентре большого всемирного потопа, и все мы в мгновение ока погрузимся на дно мирового океана. В такие минуты всё всегда кажется сверхъестественным, потусторонним. Любой шорох, любой свет, любой звук принимается за предзнаменование чего-то страшного и пугающего. Когда мы начали спускаться, то заметили невесть откуда взявшийся свет, который блуждал по дорогам и тропинкам рядом с нами. Это был свет от фонаря или фар, и он был недружелюбен. Нам показалось, что нас спалили и принялись искать. Мы бежали от этого света прочь, сбегали с дороги к деревьям, врезались в них, прятались за деревья, чтобы этот фонарно-фарный луч не выхватил нас. Возможно, мы затаптывали экзотические цветы, а под нашими ногами пробуждались и шептались обеспокоенные покойники. Возможно, мы начали их бесить своим топотом, и нас уже проклинали из-под земли. Мы больше не думали об этом, потому что страшнее всего сейчас – быть застуканными копами, охранниками или ещё кем-либо, у кого есть пушка и право стрелять. Спустя несколько минут свечение усилилось, казалось, что источник света уже не один. Выглядывая из-за деревьев и кустов, я видел, как по дороге катилась машина и била в темноту фарами – в двух километрах от нас, внизу. Кажется, она поднималась. Мы дёрнули в другую сторону прочь. Мы, должно быть, совсем заблудились. Было одновременно весело, жутко и страшно. Если бы можно было пробить дыру в груди, сердце бы давно это сделало, но нет, оно раздувалось до размеров Сатурна, а заодно раздувало и меня. Я не бежал, я катился по земле, как ком из грязи и воды. Мы все были в этом равны. Разве что Билл на правах предводителя нашей шайки сохранял человеческий вид. Начали шутить о том, что будет смешно и нелепо, если нас застрелят на кладбище из ружья секьюрити, если мы получим пару пуль и свалимся на мертвецов. Всё это щекотало нервы.

Каким-то непостижимым образом, перебегая от дерева к дереву, спускаясь по траве и минуя предназначенные для людей и машин дороги, мы оказались у забора, через который недавно перелезали – но прямо рядом с деревянным (кажется) домиком, на который тогда мы не слишком обратили внимание. Сейчас же мы от страха жались к стенам неведомого здания, потому что яркий свет приближался и разъярённо выхватывал у мрака площадку перед центральным входом, справа от нас. Кажется, всё предопределено, и нас сейчас поймают. Но через мгновение Билл резко дёрнулся к забору, все остальные тоже, и мне ничего не оставалось, как сорваться следом за ними. Мы перелезли через забор со скоростью электрического тока и, видимо, набравшись смелости, вышли к улице, упирающейся в кладбище. Мы тут же ощутили себя запуганными идиотами – перед нами красовались лишь самосвалы, выгребающие мусор из переполненных контейнеров. Ни одной ментовской машины. Ни одного человека с подозрительными глазами. Мы просто попались в лапы тупого необъяснимого страха, которого бы не было и в помине, конечно, если бы не шило в заднице.

Можно вздохнуть спокойно. Впереди – полчаса до дома под разъярённым ливнем. Мы сами превращаемся в воду. Мы – вода. Вымокли так, будто возвращаемся домой вплавь через океан. Первый за долгое время калифорнийский дождь оказался беспощадным и настойчивым. И он вычистил всё это засушливое дерьмо.

Несмотря на то, что дело близилось к рассвету, было трудно понять, что происходит с Оклендом, то ли он ещё весь черный, то ли начинает проявляться в сумерках, которых мы не замечаем из-за мрачной пелены на глазах из страха, воды и адреналина. Но Алькатрас-авеню, которую я всё-таки узнал, как будто растянулась на тысячи километров. Её просто размывало водой, и сами мы скорее походили на дождевые облака, нежели на людей. Расстояние до дома казалось вечным. Мы шли, не говоря ни слова. Кто бы ни попадался на глаза. Впрочем, в такую рань на пути встречались лишь скунсы и сумасшедшие кошки. Оказывается, я брал с собой телефон. Он издавал непонятные звуки, и до меня дошло, что сейчас он просто выйдет из строя – я уже ничего не мог с ним поделать. Рус и Мариан смеялись над тем, как звенел мой телефон. Отсмеявшись, ребята больше не проронили ни слова, да и мы с Зое даже не пытались возобновить былой разговор.