В общем, разошлись без потерь.

Были, правда, ошибки, понятные в наше время, когда люди на свадьбе видятся впервые: например, войско Авдюшко сильно помяли и извозили обличьем по полу своего же, Сеню Волкова, чьего-то брата.

Собрались ехать на свадебное пиршество. Еще звучали эхом отдельные призывы и крики со стороны женского состава. Так, старшая Герасимчук, подвязывая юбку ремешком от фотоаппарата, кричала:

– Все кривоногие, и таксисты ваши сволочи, глянь, какая рожа, у! Убийца!

На что сын ее успокаивал:

– Мама, это же наш таксист!

На что мать, не меняя интонации, продолжала:

– Скажите спасибо, что я его не позвала! Он за пятерку мать родную кокнет, а я бы ему десятку посулила! Поехали!

Разъехались.

Осталось перед загсом много лепестков, какие-то кудри и брови, какие-то бежевые квитанции и пиджак жениха Герасимчук с отпечатками чьих-то кроссовок…

Дальше события разворачиваются так.

В 20 часов 8 минут того же дня, находясь в ресторане «Янтарь», молодая Авдюшко вышла в туалет освежиться. Они отмечали свое событие на втором этаже. И вот, стоя перед зеркалом и находясь под впечатлением от своей внешности, она заметила, как в это же помещение вошла молодая Герасимчук, дыша теми же шелками и туманами. Они отмечали свое торжество там же, но на третьем этаже. Соперницы встретились взором и в следующий миг покрылись потом и изморозью…

Тут нужно зажмуриться и передохнуть перед описанием последующих, холодящих душу сцен. Но жизнь опережает самую смелую фантазию: не случилось ничего! Они разошлись, как в море корабли. Они мгновенно поняли, чего будет стоить перенесение утреннего братоубийства на почву учреждения, как бы самой природой призванного будить в человеке здоровое чувство здорового соперничества.

Они вернулись к себе под звуки «горько! горько!» и мирно довели обряд до конца, доказав тем самым, что разум всегда берет верх над темными инстинктами, которые сплошь и рядом отмечали деятелей прошлого.

В частности, Монтекки и Капулетти.

Проснулся ровно в шесть часов. Как и намечал. С удовольствием послушал гимн. Вспомнил, что с сегодняшнего дня решил работать и работать.

Снова уснул.

Проснулся без пяти восемь. Вспомнил, что собирался в шесть, расстроился. Вспомнил, сколько нужно сделать. Расстроился так, что снова уснул.

В десять в дверь постучала соседка, сказала: «К телефону». Поднялся и пошел к телефону. Вместе с матрацем. Уснул там же, лежа головой на говорящей трубке.

Приснилось, что я оленевод, и фамилия у меня Марк Либерзон. И сколько я этим идиотам ни доказывал, что у оленевода не может быть фамилия Либерзон, они бросили трубку, и она пикает над самым ухом. Проснулся от того же самого.

Снова поудивлялся на этих идиотов.

В ванной почистил зубы, посмотрел на язык, сказал: «Ну и язык!» Причесался, посчитал, сколько упало волос. Потом – сколько осталось. Вышел в приподнятом настроении. Но тут вспомнил, что собирался работать. Вернулся и стал рассматривать язык более тщательно. Сказал: «Все!» Пошел к машинке. По дороге вспомнил, что надо поесть. Вспомнил, что нечего. Стал искать, что бы поесть. Вспомнил, что вчера тут была одна поэтесса, принесла стихи и сырники.

Сказал: «Съем – и за машинку!»

Съел сырники. Потрогал то место, где были сырники. Подумал: интересно, какая рифма к слову «сырники»?

Надолго задумался.

Снова зазвонил телефон. Подробно поговорил по телефону. Вспомнил, что однажды в среду в метро видел старуху с удочкой. Рассказал про старуху. Соврал, что на ней были генеральские штаны с лампасами. Положил трубку. Снял руку с трубки. Почесал то место, где почесалось. Сказал: «Ну и обои!» Послюнил и приклеил оторвавшийся кусочек обоев. Встретил глазами машинку, сказал: «Все! Работать!»