– У тебя все мысли какие-то…не такие, – сказал Юра, – слишком тяжёлые. Ты из любой ситуации сделаешь катастрофу. А я хочу, чтобы ты почувствовал себя человеком и перестал думать. Ну или думал сердцем, если так понятнее.

– Хочешь, чтобы я боролся с пагубными привычками? – спросил Тору, набирая короткое сообщение матери. – Курение, мысли. Что проще бросить?

– Ты сейчас не куришь, но грузишься, – усмехнулся Юра. Он дал Тору шутливый подзатыльник – ткань перчатки приятно проскользила по волосам.

– Почти подушка, – мечтательно вздохнул Тору.

– Не думай, что дома я позволю тебе спать на своей руке.

Юра резким движением убрал руку: Тору покачнулся и поморщился от яркого света – на мгновение мир прояснился и показался ему болезненно знакомым. Как долго он не видел насыщенных красок…неужели очередной сон? Он не сдержался и заснул посреди дороги? Приятное сновидение… Тору почувствовал, как губы растягиваются в расслабленой улыбке. А больше он не почувствовал ничего.

Шаг восьмой. Борьба с собой – на чьей стороне?

Тору вздрогнул, открыв глаза. Первым, кого он увидел перед собой, был Юра. Снова улыбающийся без причины и уже готовый придумать глупую шутку, от которой станет неловко всем, кроме него самого. Или это вновь будет что-то совершенно русское. Русские шутки Тору любил и любил гораздо больше, чем японские комиксы.

В этот раз его сон сопровождала лишь темнота: ни одного сюжета, ни одного лица и ни одного события, способного хотя бы немного напомнить о прошлом. Вопреки ни на день не оставляющей надежде, Юмэ так и не вернулся, бросая Тору наедине с его одиночеством.

– Ты всё ещё помнишь про это тряпьё? – вдруг спросил Юра, потянувшись. В руках он держал старый учебник фармакологии. Тору поморщился, заметив, как с пожелтевших страниц сыпется пыль. – Ну ты и спишь, конечно. Сказал что-то про полиэстер, – уточнил Юра, – знаешь, каково мне было в тот раз? Мой молчаливый друг-чудак вдруг спрашивает меня про полиэстер, это же настоящее безумие!

– Так я и думал, что ты всегда считал меня чудаком, – нахмурившись, сказал Тору.

– И что ты тогда обо мне подумал? – спросил Юра.

– Тогда ничего, – Тору, потерев мутно видящие глаза, понял, что разговор повернул не туда, – а потом подумал, что ты идиот.

– Это ещё почему? – Юра похлопал по странице учебника, обращая на него внимание Тору. – Это ты, смотри. У бензольного кольца узкие глаза, ты знал?

– Именно поэтому, – обиженно отвернулся Тору. Ему не хватало драматизма, способного раскрасить жизнь. Всё чаще он не мог различить притворство и истину: что-то внутри неизменно откликалось на язвительные шутки друга и желало быть ими поглощенным.

– Почему? – переспросил Юра, шурша страницами и делая кривые пометки. В его почерке Тору видел отражение игр жизни: если случайно соскочить взглядом со строки, текст превратится в неделимую вязкую кашу.

– Потому что ещё на первом курсе я думал, что ты хочешь со мной подружиться. А слышал-то только «Привет, Азия». Думаешь, это забавно? – спросил Тору. Голос его звучал непривычно даже для него самого: чересчур монотонно, но при этом жеманно и сладко. Вспоминать свои по-японски аккуратные конспекты становилось тошно.

– Ты говоришь так, будто я украл твой первый поцелуй, – Юра посмеялся, перечёркивая вылезшую из-под карандаша формулу. Тору удивлённо уставился на его руку – Юра выглядел палачом, и ему ничего не стоило бы зарубить человека с такой же беспощадной жестокостью. – Да чего, я дважды одно написал.

– Сотри, – подсказал Тору. Он чувствовал, как царапины, остающиеся по следу карандаша, оседают на его коже. – А расизм это ничуть не весело.