Тору передёргивало от отвращения при мысли о том, с какой целью учитель помогал ему всё это время, зачем так искусно склонял к доверию и открытости, для чего помогал бороться со стеснением и неуверенностью. Почему он смог избежать участи пострадавших? Почему Танака Иори не успел осуществить то, что планировал? И, что беспокоило Тору больше всего и заставляло чувствовать себя куском прилипшей к ботинку грязи, почему в его глазах учитель Танака по-прежнему был добрым сэнсэем, любящим мотти и классическую поэзию? Почему Тору до сих пор вспоминал уютные беседы в кафе и вечера после них, когда он мог только лежать в кровати, обнимая подушку и пряча в ней расплывшуюся по лицу улыбку.

– Ты даже не представляешь, какими бывают люди, – сказал Юмэ, услышав эту историю. Тору показалось, что она задела его до глубины души, – твой Ямамото был прав. А таким ублюдкам место в аду. Пусть жарится, когда его казнят!

– Я до сих пор верю сэнсэю, – ответил Тору, подходя к окну. Он сел на подоконник и прислонился лбом к стеклу: открылся захватывающий вид на зелёное поле и ломаные линии гор.

– Ну и дурак, – фыркнул Юмэ, – тебе было нужно, чтобы он и тебя…это…того самого, в общем? Или ты думаешь, что это весело?

– Нет-нет, я не это имел в виду, – Тору помахал головой, не отводя взгляд от пейзажа, – место мечты.

– Так и назовём, – согласился Юмэ, с удовольствием переводя тему, – Дримленд.

– Я не понимаю, как мог не понять, – вздохнул Тору, – разве Танака-сэнсэй мог?

– Мог, – категорично отрезал Юмэ. Он ни на мгновение не сомневался в своих словах. – Мог, Тору, мог. Оно-то и страшно. Эти твари скрываются так хорошо, что опытных следователей за нос водят. Милые дядечки, любящие деток и всегда старающиеся им помочь. Или родственники. Хуже всего, когда родственники. И чаще всего именно они. Тебе повезло, что он ничего не сделал. Мне кажется, я должен был понять по твоим рассказам, что что-то не так. Не подумай, что я виню себя, тебя или тех детей. Мы просто слишком тупы для таких извергов, вот и всё. У них мозги потёкшие, вот вся энергия и идёт на змеиную изворотливость. Задушил бы, честно.

– Я не оправдываю его, но…

– Ты оправдываешь, Тору, – с горечью сказал Юмэ. Казалось, он был по-настоящему зол. – Не при мне, пожалуйста.

– Мне просто тяжело смириться, – ответил Тору, – у меня весь мир рухнул в одно мгновение, и я не знаю, что с этим делать.

– Весь твой мир был в этом…неважно ком, да? – возмутился Юмэ. Тору мог ощутить его гнев на расстоянии: горячий, острый и неудержимый. Подлинный. – Вот всё, его посадили по заслугам, и ты теперь на покой? Ты творишь такие вещи, ты пишешь, рисуешь, у тебя есть родители, да я у тебя есть, в конце концов! Или мы все не считаемся? Куда нам до зрелого растлителя малолетних, да? Это так для тебя выглядит?

– Не злись, пожалуйста, – неуверенно попросил Тору. В словах Юмэ была истина, которую нельзя было не признать. От этого становилось больнее: страдать по страданию было делом неблагородным и недостойным. – Он неправ, я не отрицаю этого. Просто для меня он значил больше, чем учитель. Я не могу это объяснить, но это что-то очень приятное. Почти как с тобой, но немного иначе. Он тоже понимал меня, но по-взрослому, с трезвостью и глубиной. А если меня понимал такой человек, значит, со мной тоже что-то не то?

– Ты придумал себе его. Он жестокий преступник, а ты не хочешь верить в это только потому что боишься признать, что ошибался на его счёт и доверял ему зря. Он был одним из твоих самых близких людей, ты не хочешь верить, что снова остался один. Я прав? – Тору нехотя кивнул. Юмэ снова был прав, он был прав всегда, когда разговор касался отношений между людьми. Мог ли обычный подросток так понимать мотивы поступков и легко предугадывать их последствия? Танака Иори всегда вызвал у него настороженность и, хотя Юмэ редко говорил об этом, наверное, не желая рушить надежды друга, Тору мог считать напряжение в его поведении.