В. Я. пишет о чём-то «сумбурном» и «тяжёлом» в начале своей работы, жалуется на недостатки педагогической подготовки в академиях, о «нужном и ненужном» в академиях; пишет о недостатках обучения в дух[овных] семинариях. Не подтверждает ли всё это правильность нашего семинарского прогноза о том, что он переживал тогда период переоценки своих, полученных в академии и семинарии, «духовных» ценностей? Перед нами он предстал тогда как своеобразный вольтерьянец, своеобразный «герой нашего времени».286

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 725. Л. 88-93 об.

*В «свердловской коллекции» воспоминаний автора очерк «Василий Яковлевич Струминский» очень короткий.

Т. П. Андриевский287 появился в Пермской духовной семинарии осенью 1907 г.288: он был назначен в семинарию преподавателем педагогики и дидактики и заведующим и учителем, так называемой образцовой школы при семинарии. В отличие от других преподавателей, которые были светскими, он был священником.289 Жил он в главном семинарском корпусе внизу, рядом с квартирой инспектора. Как преподаватель он соприкасался с семинаристами в так называемых богословских классах: в пятом, где проходилась педагогика, и шестом, где семинаристы изучали дидактику и проходили школьную педагогическую практику в образцовой школе.290 Среди богословских предметов педагогика и дидактика да ещё гигиена и медицина являлись в пятом и шестом классах семинарии своего рода отдушиной и были в этом отношении в выгодном положении. Однако, Т. П. не сумел заинтересовать семинаристов курсом педагогики, и занятия поэтому предмету проходили вяло, неинтересно; можно сказать не оставили никакого следа в душе изучавших этот предмет. Больше заинтересовать своих учеников Т. П. сумел на уроках дидактики. Особенно много внимания по этому предмету он уделил новому в те времена методу обучения слияния слогов. Он сумел вскрыть творческий момент педагогического процесса в этом случае и показать на нём искусство обучения. Семинаристы были этим увлечены и старались постичь тайну этого искусства на опыте. Опытные уроки подвергались тщательному разбору на собрании всего класса, со всесторонней и активной критикой, что оживляло занятия.

Т. П. соприкасался со своими учениками в критический момент их зрелой юности, на пороге перехода к самостоятельной жизни и, как преподаватель педагогики, так сказать, обречён был на советы своим ученикам по вопросам воспитания и самовоспитания, иногда по их вызову, причём вопросы были иногда интимного характера. Нужно сказать, что при существовавшем в семинарии стиле отношений между преподавателями и учениками, когда нормой считалось отчуждение, неприступность, Т. П. в отличие от других преподавателей старался держаться ближе к ученикам, чему, очевидно, содействовало и то, что он жил в здании семинарии. Он иногда приходил в класс в вечерние часы, известные под названием «занятных». Однажды ему семинаристы поставили, можно сказать, лобовой вопрос: как выбрать невесту? Постановка такого вопроса сама по себе уже свидетельствовала о том, что между учениками и Т. П. установились отношения доверчивости настолько, что они осмелились задать ему интимный вопрос, который бы они не решились задать кому-либо другому. Ответ последовал странный и, пожалуй, уронил Т. П. в глазах его учеников. Уж слишком много Т. П. в своём ответе уделял внимания физиологическим качествам воображаемой невесты: и нужно, чтобы у ней зубы были хорошие и торс свидетельствовал о том, что она может быть хорошей кормилицей. Грубо получилось, как с покупкой лошади по зубам, а ведь сказано это было юношам в самый романтический период их жизни. Особенно предупреждал Т. П. своих питомцев о том, чтобы они не женились на вдовах: «вдова никогда не забудет своего первого мужа» – говорил он. Т. П. призывал своих питомцев к сохранению нравственной чистоты и девственности, однако он делал в этом случае больше ударение опять-таки на физиологической стороне, чем на внутренней, моральной. Падение человека он понимал, главным образом, как физиологический процесс, причём считал его (падение) необратимым, в корне изменявшим природу человека. Он находил возможным и допустимым для себя рисовать для своих слушателей картину высшего сексуального состояния, полового влечения, что было для последних странным и шокировало их. В душе у слушателей от этого оставался неприятный осадок чего-то недопустимого в отношении к ним, унижающего его в их глазах, и возникал досадный вопрос: зачем он это делает?