– Вот же напасть какая! – сетовала Клава, полностью взяв в свои крестьянские руки хозяйство Анны и заботу о ее сыне. – Далась вам эта охота! Говорил старик – нельзя охотиться на тигра! А вы не послушались.

Аня хотела было возразить, да еле проглотив слюну, побоялась еще большей боли.

«Причем тут тигр! – думала она, с тоской глядя в потолок. – Приспичило меня не вовремя, надо было к скале идти дальше, да кто ж знал, что на том дереве барс притаился! Так и не увидела тигра, только след его… – Аня совсем было расстроилась, но вспомнила, как счастливо улыбался Ёминка, когда говорил ей, чтобы дома сидела, на охоту не ходила. – А старик ведь не зря за нами пошел! Боялся, как бы беды какой не случилось, охранял! Только кого: нас или тигра… Права Клава – непростые они люди, удэгейцы…»

Боль в шее не проходила, напротив, она расползлась по плечам и к лицу. Анна страдала: ни рот открыть, ни головой пошевелить.

– Клава, – превозмогая боль позвала она, – поди к Ёминка, пусть жена его придет, пока Саши нет, худо мне.

«Может, она, и правда, лечить умеет, сил нет терпеть!»

– Сейчас, сейчас, – Клава засуетилась, посадила Сашеньку к матери на кровать, дала игрушки и, накинув платок и телогрейку, выбежала из дома.

Старый удэгеец склонился над незадачливой охотницей, всматриваясь в ее лицо. Анна улыбнулась в ответ. Боль от напряжения лицевых мышц отдалась в шею. Анна застонала.

– Сейчас, сейчас, жена Ёминка тебя лечить! Потом хорошо будет, совсем хорошо! Почему сразу моя жена не позвал? – спросил он Клаву.

– Не знаю я, – отмахнулась девушка, внимательно наблюдая за маленькой удэгейкой, которая разложив на столе разные мешочки, брала один за другим и высыпала из каждого понемногу порошка в одну чашку.

Она говорила что-то на своем языке, а Тибеула говорил Клаве, что ей нужно.

– Вода кипятить, чумашка14 наливать, бабушке давать, тряпка мочить, на шея ложить.

Сашенька, испугавшись чужих людей, заплакал было, да Ёминка дал ему игрушку – деревянного тигра.

– Сэвэн. Бери, играть. Сэвэн – амулет, тебя защищать, тебе помогать.

Аня протянула руку, погладила сына по спине, чтобы не пугался старика.

– Теперь иди играть, бабушка мать твоя лечить будет.

К Анне с мокрым полотенцем в руках подошла жена Ёминка. Седые волосы, разделенные прямым пробором, она заплела в две тонкие косички, что лежали на плечах, укрытых расшитым халатом, прихваченным с одного бока на крупную костяную пуговицу. Женщина приветливо улыбалась, отчего лица обоих удэгейцев показались Анне одинаковыми: узкие прищуренные глаза, расходящиеся лучики морщин, круглые, как яблоки, щеки. Только одна щека у жены Ёминка отличалась от другой – безобразный шрам разукрасил всю правую половину ее лица.

– Поцелуй тигра! – воскликнула Анна и закричала от боли.

– Куты-Мафа любить моя жена, – согласно закивал головой Ёминка, – Хозяин целовать Летига, давно это было. У стариков жизнь позади! А ты пить чай, тряпка на шея ложить – завтра здоровый быть! У молодого жизнь впереди – ты вперед смотреть!

Легко быть зверем и легко быть богом,

Быть человеком – это тяжело.

Евгений Винокуров

Анна быстро поправилась. К новому году она уже и не вспоминала о болезни, а вот ту охоту на тигра запомнила на всю жизнь. Дни проходили за днями, и хоть зима и не сдавала своих позиций – все мела да морозила – к марту дыхание весны долетело и до Уссури. Но не только природа просыпалась от зимней спячки, не только звери и птицы, следуя ее зову, вступили в пору любви ради продолжения потомства. В один из мартовских дней Аня вдруг поняла, что беременна. Это открытие и обрадовало ее, и озадачило: не время рожать детей в ссылке, даже, если ты на особом положении. Рядом не было ни матери, ни сестер, которые помогли бы, на которых она могла положиться, только муж и заботливая Клава. Но осознание того, что в ней рождается новая жизнь, еще один малыш, которого они с Сашей будут лелеять, как и первенца, сладостью окутывало сердце. «Ничего, – думала Анна, – справимся!» Но Саше решила сказать позже, когда ребенок даст о себе знать движением.