10 июля Государственный Комитет Обороны принял решение об образовании трех главных командований. Северный и Северо-Западный фронты объединялись главкомом Северо-Западного направления К. Е. Ворошиловым и членом Военного совета А. А. Ждановым. К. Е. Ворошилов немедленно прибыл в Ленинград с небольшим штабом, возглавлявшимся генералом М. В. Захаровым. Вскоре, к нашему большому огорчению, главком приказал обе стрелковые дивизии и одну танковую, снятые нами с северного участка и направленные на лужское направление, передать Северо-Западному фронту. Это его решение не обсуждалось на Военном совете и поэтому было для нас совершенно неожиданным. Мне пришлось поручить штабу изыскивать еще какие-либо возможности для усиления Лужской оперативной группы, а самому немедленно выехать туда с тем, чтобы внести необходимые поправки в организацию обороны. После всестороннего обсуждения с К. П. Пядышевым и его штабом был найден только один выход из положения – растянуть соответственно участки обороны имеющихся войск (с учетом подходящих ДНО), конечно, до разумных пределов, а на менее важных направлениях ограничиться наблюдением небольшими отрядами.

Я просил К. П. Пядышева, расставаясь с ним, все перегруппировки произвести как можно быстрее и оперативнее, так как между Псковом и рекой Плюссой никаких войск, кроме отходящих в беспорядке разрозненных групп Северо-Западного фронта, нет, а особенно полагаться на успешное сопротивление наших войск в предполье нельзя».[161]

Таким образом получается, что прибывший в Ленинград новый главнокомандующий Ворошилов, не входя в частности, сразу же бросил выкроенные для занятия позиций на Лужском рубеже обороны подразделения в топку отступающего фронта, вероятно, рассчитывая этим выиграть немного времени, потребного ему для более полного освоения обстановки.

В результате образовались еще более растянутые участки обороны и – откровенная дыра в Поречье.

Также фрагментарно приводит Кринов и воспоминания главкома ВВС.

Александр Александрович Новиков, генерал-майор авиации, командующий ВВС фронта

«Вечером 11 июля я встретился с начальником разведотдела фронта комбригом Евстигнеевым. Из разговора с ним узнал, что на правом фланге Лужской оперативной группы складывается тревожная обстановка (и узнал, что правый фланг Лужской оперативной группы мы не успели подготовить к обороне…)

– Командующий фронтом требует точные сведения о противнике. А где их взять в такой обстановке? – говорил Петр Петрович. – В направлении на Гдов замечены какие-то танки, там же оказались 1-я и 56-я пехотные дивизии из 18-й армии. Почему они очутились в полосе 4-й танковой группы? Ведь 18-я армия наступает в Эстонии. Наша разведка этого объяснить не может, а пленных нет. А на правом фланге Пядышева почти голо: только курсанты пехотного училища да под Кингисеппом одна стрелковая дивизия. 2-я дивизия народного ополчения еще в эшелонах, на подходе. Попову все это не нравится, да и мне, признаться. Откуда там танки и чьи они? Твои летчики ничего подозрительного в районе Гдова не замечали? – с надеждой спросил меня Евстигнеев.

– Пока нет, Петр Петрович. Проверю, и если что интересное, обязательно сообщу.

– Вы скажите летчикам, чтобы они были повнимательнее, – сказал в заключение Евстигнеев.

Предчувствие, тревожившее Попова, оказалось не напрасным. Мы едва не проворонили стремительный бросок 41-го моторизованного корпуса на правый фланг Лужской оперативной группы. Вырвись противник на Копорское плато, вся наша 8-я армия оказалась бы запертой в Эстонии, а Ленинград – под угрозой прямого удара не только с юга, но и с запада.