А я? Под страхом смерти я не смогу сейчас вспомнить лицо девочки, которая была со мной в тот вечер.

Может быть, это была моя нынешняя жена?

Во всяком случае, я не много уделил ей внимания, той девушке.

Я глазел с завистью на Марину – уже душно пьяную, а все равно свежую, как утренний ветер. Была в ней неестественная смесь распутства и целомудрия, ей было все можно.

Из-за грохота музыки я не слышал, о чем они с Котом говорили, но они общались, как незрячие – руками, пальцами, они ничего не видели вокруг и были соединены так неразрывно, будто они уже здесь, прямо у всех на глазах, самозабвенно, упоенно, оголтело трахались. Марина скользила своими длинными породистыми перстами по плечам Кота, по сильной загорелой шее, а его кисть лежала у нее на боку, в том самом волнующем сгибе между спиной и бедром, где попка Марины начинала круглиться, как обвод виолончели. Господи, я никогда, наверное, не испытывал такого эротического возбуждения!

Невероятное происходило тогда гулянье – пьяное, азартное, веселое, нелепое – это Марина чародействовала, колдовала, всех сумасшедшила.

На хорах над нашей головой неистовствовали музыканты – кавказский ансамбль под предводительством аккордеониста в алой черкеске и с глубокой дыркой во лбу – видимо, кто-то из благодарных клиентов бутылкой вмазал.

Мерцали сполохи на чудовищных стенных панно, курились синими дымами подносы с шашлыками и цыплятами, непрерывная глухая перестрелка шампанских пробок, какие-то командированные танцевали на скользком мраморном полу танго под рулады «Тбилиссо».

Нас палила жажда разрывающих страстей, и пили мы, как ненормальные.

Недалеко от нас сидел приблатненный богатый человек Джансуг с какими-то двумя недорогими джансучками. Он непрерывно пялился на Марину и вожделенно шевелил усами. Потом почему-то он оказался за нашим столом, с ним пьяно братался Хитрый Пес, и в какой-то момент Джансуг вдруг возник рядом с Мариной и, держа ее руку, страстно пел под аккомпанемент музыкального джигита с дыркой во лбу:

Потом он что-то стал шептать ей, а Марина своим ломким рокочущим голосом громко, на весь стол сказала:

– Горец! Не тяни руки! Я не для тебя. Твоя женщина в туалете пол моет…

Как вепрь заревел раненный в сердце Джансуг, схватил со стола нож, замахнулся, отпрянул в сторону с заячьим криком джигит-аккомпаниатор с дыркой во лбу. Смертоубийства не случилось. Кот, видимо, давно присматривался к маневрам Джансуга и в этот патетический момент метнул ему в голову здоровенную вазу с сациви.

Это было леденящее душу зрелище – Джансуг, залитый потоками крови и желтой детской дрисней орехового соуса, распростерт на полу, прямо под фреской «Витязь в тигровой шкуре душит тигра». Джансучки с причитаниями обтирали мужика салфетками. Марина, раскачиваясь, хохотала до икоты. Наши девушки куда-то исчезли. Хитрый Пес торопливо метал деньги набежавшим официантам. Кот, деловито спокойный, сообщил:

– Сейчас, как в празднике святого Йоргена, надо вовремя смыться. Пора делать ноги отсюда. Менты набегут – Серегу обратно в лейтенанты разжалуют…

Уже на улице, стоя как раз на том месте, где мы сейчас пили с Сафоновым пиво, Кот обнял меня за плечи.

– Серега, это такое ощущение…

Я подумал, что он говорит о Марине, и неопределенно хмыкнул, а Кот махнул рукой на гуляющую вечернюю толпу:

– Я могу любого из них отметелить…

– Да, я это точно знаю – или в начальники, или на волю, ищи другую работу, – напористо сердито повторил Сафонов.

Я очнулся, вынырнул из далеких воспоминаний и осторожно сказал:

– Ну, не все попадают в начальники. А некоторые – и не хотят. Я знаю прекрасных сыскарей-пенсионеров…