Особо же великого откровения удостоился Серафим в один великий четверг, совершая литургию со строителем отцом Пахомием.

Как известно, «малый» выход из алтаря и следующее за тем вступление священнослужителей в алтарь выражает вступление их в самое небо, и священник тогда молится: «Сотвори со входом нашим входу святых ангелов быти, сослужащих нам и сославословящих Твою благость». Когда после малого входа и парений иеродиакон Серафим возгласил: «Господи, спаси благочестивые и услыши ны» – и, обратясь к народу и дав знак орарем, закончил: «и во веки веков», как он весь изменился, не мог сойти с места и вымолвить слова. Служащие поняли, что ему было видение. Его ввели под руки в алтарь, где он простоял три часа, то весь разгораясь лицом, то бледнея, – все не в состоянии вымолвить ни одного слова. Когда он пришел в себя, то рассказал своим старцам и наставникам, отцу Пахомию и казначею, что он видел. «Только что провозгласил я, убогий – Господи, спаси благочестивыя и услыши ны! – и наведя орарем на народ, окончил: и во веки веков, вдруг меня озарил луч как бы солнечного света, и увидел я Господа и Бога нашего Иисуса Христа, во образе Сына Человеческого, во славе, сияющего неизреченным светом, окруженного небесными силами, ангелами, архангелами, херувимами и серафимами, как бы роем пчелиным, и от западных церковных врат грядущего на воздухе. Приблизясь в таком виде до амвона и воздвигнув пречистые Свои руки, Господь благословил служащих и предстоящих. Посем, вступив во святой местный образ Свой, что по правую руку царских врат, преобразился, окружаемый ангельскими ликами, сиявшими неизреченным светом во всю церковь. Я же, земля и пепел, сретая тогда Господа Иисуса Христа, удостоился особенного от Него благословения. Сердце мое возрадовалось чисто, просвещенно, в сладости любви ко Господу».

По-прежнему отец Серафим искал пустыни для уединенной молитвы и вечером уходил в лесную свою келью и, проведя там ночь в молитве, к утру возвращался в Саров. 34-х лет, 2 сентября 1793 года, отец Серафим в Тамбове рукоположен в иеромонаха. Теперь душа его томилась желанием совершенного уединения, полного пустынничества. Такая жизнь является одною из высших ступеней на пути восхождения человека к Богу. Это ничем не отвлекаемое, полное погружение человека в думу о Боге и постоянная молитвенная беседа с Богом, ничем не ослабляемый единый порыв души в благость Божества. Не потому, что ненавидят или презирают людей, удаляются подвижники в уединение и не потому, что не желают служить людям. А потому, что сперва хотят приблизиться к Богу, а тогда уже, ставши в Нем сильными, служить людям. – «Отче, – спросил как-то у отца Серафима один инок, много размышлявший об уединении, – некоторые говорят, что удаление от общежития в пустыню есть фарисейство, что оказывается пренебрежение братии, или, еще, бросается на нее осуждение. Как ты думаешь?»

– Не наше дело, – отвечал старец, – судить других. А удаляемся мы из общества братства не из ненависти к нему, а более для того, что мы приняли и носим на себе чин ангельский, которому не вместительно быть там, где словом и делом прогневляется Господь Бог. И потому мы, отлучаясь от братства, удаляемся только от слышания и видения того, что противно заповедям Божиим, как это случается неизбежно при множестве братии. Мы избегаем не людей, которые одного с нами естества и носят одно и то же имя Христово, но пороков, ими творимых, как и великому Арсению сказано было: «бегай людей, и спасешься». Но, испытав все трудности жития пустыннического, старец впоследствии пред-остерегал спрашивавших у него совета, что в монастыре иноки борются с противными силами, как с голубями, а в пустыне, как со львами и леопардами.