Рассказал все это, и вдруг отягощенный лирическим отступлением, вернулся к столу, сел, как обыкновенный посетитель и снял очки.

– Принцесс живьем ты не видел. – начал он совсем необычно. – И таких женщин не встречал…

– Таких это каких?

У шефа был явный литературный талант, образы рождались мгновенно и всегда оригинальные – Зарубин так не умел.

– Как парное молоко…

– Как парное мне не нравится. – признался он, понимая слова шефа как намек на его образование, полученное в Молочном институте. – Люблю, чтоб были охлажденные…

– Охлажденные, это как? Сдержанные, что ли? Фригидные?

Зарубин не хотел говорить с шефом о личном, выразился скупо:

– Парное скисает быстро.

Фефелов попытался уловить скрытый смысл – не уловил.

– Потому и холостяк. – философски заключил он и встряхнулся, явно пожалев о сиюминутной слабости. – В сорок лет это означает крайнюю степень эгоизма. Охлажденные ему нравятся… Может, сам простуженный?

– Да мне просто не везет на этой охоте…

– Давно хочу спросить, что у тебя с носом? – как-то скучно спросил шеф, явно желая перевести тему разговора. – В аварию попадал?

– Боксом занимался…

– Да ну? И что, сломали на ринге?

– В ранней юности еще. Потом погоняло дали – Ломоносов…

Фефелов слушать про бокс не захотел, положил коробку на стол и сказал обыденно:

– В общем, вручи. Вдову Дивой Никитичной зовут. Такое странное имя… Не забывай: король будет на текущей неделе. Лично я отвечаю за безопасность охоты.

– Может тогда сам и съездишь? – предложил Зарубин, как последнее испытание. – Парного молочка попьешь, подарочек передашь. Да и маслица прикупишь!

Шеф замер на несколько секунд, потом вскинул голову.

– Ты натуральный циник, Игорь Сергеевич! Бес-искуситель… Знаешь ведь, министр и на сутки не отпустит.

На самом деле Фефелова никто не держал, прежде всего, министр, и об этом знали все сотрудники. А так же знали, что к концу грядущей недели, скорее всего, в выходные, состоится назначение на должность руководителя департамента министерства, и в такой ситуации лучше не уезжать из Москвы, избегать всяческих рисков, быть все время под рукой и на связи. Потому что желающих занять место около дюжины – это только те, что были известны и ждали очереди. Министр мог запросто притащить «варяга» со стороны, и тогда продвижение стопорилось намертво – было, от чего волноваться! Зарубин тоже стоял в неком резерве и должен был ждать и молиться, чтоб шефа скорее повысили, и тогда бы он, при счастливом сочетании небесных светил, сел в его кресло. Но он ничего не ждал и тем паче, не молился, поскольку этим занимались добрых полтора десятка сотрудников, и шансы у них были на порядок выше, и все из-за опубликованных баек их автора – Баешника.

Тон шефа стал приказным – неотвратимость предстоящей командировки была с блеском закреплена!

– Езжай ты, доверяю. – сказал тот. – И еще помни о строгой конфиденциальности.

Уже потом, когда Зарубин по дороге на Пижму подсадил попутчиков, семейную пару, и совершенно секретную, но уже пространную, с деталями, информацию о будущей королевской охоте услышал из их уст, чуть ли не давился от хохота и камуфлировал его под гримасы, будто болит зуб. Это было замечено, и от тетки даже поступил совет – обратиться в Тотемскую больницу. Зарубин подобрал их на перекрестке грейдера, среди тайги глухой, где близко и деревень-то не было, зато лесовозных дорог, развилок, перекрестков великое множество, иные, торные, наезженные, вели в никуда. Стояли попутчики у обочины, как два гриба на толстых ножках, с тяжелыми сумками, голосовали неумело, и он бы не остановился, коль знал, где и куда свернуть. Но тут указателей нет, дело к вечеру, навигатор будто с ума сошел, бормочет – сбились с маршрута и в обратную сторону посылает: спутник в космосе тоже запутался в пижменских проселках. Вот и пришлось прихватить первых встречных, чтоб дорогу показывали, хотя подсаживать пассажиров было не желательно: руководство пыталось скрыть появление в этом браконьерском краю сотрудника Госохотконтроля, чтоб никто в лицо не знал. И одновременно настоятельно требовало провести некую скрытую разведку, дабы выяснить, что в народе говорят по тому или иному случаю.