Даже его жена тут не выдержала, высунулась из машины..

– Будя брехать-то. – строго сказала она. – Что человек-от про тебя подумаёт?

И словно пластинку сменила. Вкусив коньяку, этот сказочник окрылился, однако потерял охоту травить байки – переключил свое нарочитое возмущение на беспорядки и принялся крыть местное начальство. А это было в самый раз – услышать голос народа, поскольку Зарубин хоть и вырос в Вологодской области, однако давно жил в Москве, не знал современных нравов малой родины, тем паче, ее глухих уголков. Попутчик же так увлекся, что в азарте потерял всякую осторожность, продолжая повествовать о темных сторонах пижменской жизни. И считал, что имеет на это право, поскольку одно время, когда леспромхоз закрыли, работал егерем на базе у Недоеденного, весь его произвол наблюдал воочию и уволился из-за принципиального несогласия с агрессивной политикой в отношении к местному населению. Пять минут Баешник чихвостил всю охотничье руководство, благополучно избавился от замечаний жены, и когда та громко засопела, вернулся к прежним байкам, но уже полушепотом.

Оказывается, недоеденный медведем, Костыль не угомонился, хотя сразу догадался, кто зверя натравил, и никакого послабления местным мужикам не сделал; напротив, еще хуже пакостить начал, и все по закону. Он называл их аборигенами или того хуже – туземцами. Вроде не так и обидно: туземец вообще слово русское и означает, что человек из той земли, но все-таки уничижительно. Так вот захочет туземец зайчика стрелить или грибов-ягод побрать, отработай три дня по обустройству солонцов, потом заплати деньги, путевку выписывай, и еще ходи по определенному маршруту, в строго отведенное место и не нарушай экологического равновесия в природе. Медведи же, кабаны и лоси теперь даже охотникам из Вологды не достаются, только начальству, богатым москвичам да иностранцам. Чтоб Костылю все прощалось, и прикрытие от властей было, он хитро сделал, когда-то пристрастил к охоте местного губернатора. Прежде-то он и ружья в руках не держал, но однажды Недоеденный заманил его на глухариный ток и заразил, словно отравой. Бывший егерь по себе знал, насколько это занятие людей с ума сводит, человек как больной делается, и если рыбалкой увлекся, то тихое помешательство, охотой же, вооруженное и буйное.

То же самое и с губернатором произошло, одержимый стал, разных ружей себе накупил, ножиков, амуниции, еще больше надарили взяткодатели и просто пристебаи. Раздухарившись, изображая из себя барина, он личное стрельбище построил и даже свору легавых завел, как помещик, чтоб мелких птичек круглый год стрелять, теперь мечтает о борзых. На охоте все свои губернаторские дела решает, делегации встречает, в том числе, иностранные, для чего непременно надевает шляпу с пером, как немец. Короче, произвел увлечение в образ жизни и государственной службы. Иногда в засидке важные бумаги подписывает и печати шлепает. На Пижму как не приедет, как не сядет на лабаз, как не стрелит – зверь лежит, потому что руку в тире набил. Или поставят его на номер, пустят взвод егерей, и они на него лосей гонят, бывало, целый табун. Так он на выбор, как совестливый защитник фауны, лосих не трогает, одних рогачей бьет, а потом с ними фотографируется в назидание другим охотникам. А однажды снялся даже в окружении живых благодарных самок, но это было уже после того, как попутчик уволился из егерей.

Оказывается, тетка в машине все еще не спала, сопела и слушала, и тут не вытерпела – открыла дверцу.

– Да это он на лосиной ферме снялся! Полно врать-то! Они хоть и коровы, да ведь не дуры. За цё благодарить, коль он быков перестрелял? Сам-от подумай, цё городишь?