Стоило ей произнести это, как из-под кровати появилась целая свора собак. Еще одна из них пряталась за креслом. Другая – в ветоши справа от него. Они медленно обступили мужчину полукругом, лишая последней возможности к бегству. Их глаза светились в темноте, словно раскаленные угли. С длинных острых клыков стекала вязкая слюна.

– Что?! Хочешь сказать, все они мертвы и подвластны твоей воле?

– Именно, – довольно протянула девушка. – Я отравила их сегодня утром, сразу после вашего разговора с Адарином Легаром. Ну а после поддерживала в них подобие жизни до самого вечера. Потому, собственно, я уверена, что останусь вне подозрений, даже если кому-то в голову все же придет бредовая идея попытаться меня отыскать. Все посчитают, что ваши питомцы обезумели, пробрались вслед за хозяином в одну из дальних комнат, а после растерзали его и друг друга. Возможно, в неосмотрительности обвинят кого-либо из ваших слуг, который забыл запереть псарню. Однако обо мне наверняка никто и не вспомнит.

– Но это невозможно! Чтобы заставить восстать мертвого требуется обладать некромантией! Темные искусства исчезли из мира около пятисот лет назад, после того как…

Договорить он не успел. Его слова утонули в яростном реве тех, кто ранее беспрекословно ему подчинялся, а теперь безжалостно рвал его на части. Не желая наблюдать за этим, девушка покинула небольшую комнату и осторожно прикрыла за собой дверь. Спускаясь по каменной лестнице, она ощутила, как остатки жизни покинули тело Валеса Стенкара. Значит, и ей следовало даровать наконец его псам заслуженный покой.

Небольшая деревушка, в которой жила Демела, находилась в юго-восточной части королевства Айденхельм. Где-то далеко, за высоким лесом, подходившим к ней вплотную с севера, стоял один из крупнейших городов страны. Однако лес был слишком протяженным. Дороги, соединявшие поселения, существовали разве что в объезд. А посему, не покривив душой, можно было с уверенностью сказать – эти два мира во всех отношениях разделяла пропасть.

О горстке незатейливых деревянных домов с покрытыми соломой крышами вспоминали лишь изредка, в те моменты, когда приходило время взимать с крестьян подать. Но их это вполне устраивало. Люди, обитавшие здесь, любили свою тихую, не подверженную переменам жизнь.

С самых ранних лет Демелу считали странным ребенком. В отличие от других детей, подкреплявших свои капризы слезами и получавших за это, по обыкновению, увесистый подзатыльник от кого-либо из родителей, она никогда не плакала. Порой казалось, она вовсе не испытывала эмоций или скрывала их так глубоко, что заметить их было практически невозможно. В нерассудительности или глупости ее тоже едва ли можно было упрекнуть, ибо зачастую она не боялась вступать в спор с Ковелом, своим отцом. Причем, к прискорбию мужчины, в итоге всегда оказывалась права. Впрочем, несмотря на странности, тот души в ней не чаял, а потому горечь небольшого поражения быстро перерастала в гордость за собственную дочь.

Все, за что бы Демела ни бралась, давалось ей с необычайной легкостью, будь то умение шить, готовить или вязать корзины. В ее разуме словно заведомо присутствовало знание о ремеслах или некое понимание принципов того, как все вокруг устроено. Это распространялось не только на рутинные обязанности девочки, но и на нехитрые игры, коими увлекались ее сверстники. Лишь только она начинала бросать камни в ямку, как ей без труда удавалось попасть в цель, с легкостью миновав преграды соперников. Загадки, придуманные другими детьми, разгадывались ею так быстро, как будто ответ заранее был ей известен. Стоило ей спрятаться, и ее приходилось искать до заката, пока она сама не решала выйти из укрытия.