Всё, что я знала о мире, – я услышала от родителей или прочитала в книгах. Отец собрал целую библиотеку: на полках стояли учебники по математике, биологии, истории, тома русских классиков, философские труды, справочники и энциклопедии. Книги стали моими единственными и лучшими друзьями, учителями, спутниками. Они никогда не спорили, не осуждали, но с готовностью делились откровениями, осушали слезы, растворяли страхи. А ещё книги обладали волшебной способностью изменять время и пространство, переносить в неведомые дали, знакомить с удивительными людьми.

Я читала сколько себя помнила, каждый день, в любую свободную минуту и всё подряд: от старых газет до медицинской энциклопедии. Была у меня и обязательная программа. Отец настаивал на том, чтобы я училась.

– Дома лучше. За десять лет, или сколько там нынче учатся – одиннадцать? – ты у меня университетскую программу освоишь. Только не ленись. Мозг нужно тренировать не хуже мышц. Случись что, выживешь, потому что будешь умнее остальных, – говорил он.

Сначала со мной занималась мама, потом, лет после восьми, отец. Он даже свой распорядок поменял ради этого: каждое утро, с девяти до двенадцати часов, в любое время года, без выходных и каникул, мы садились за учебники и тетради. Иногда он был жёстким учителем, иногда расслаблялся и начинал рассказывать истории, которые я слушала как завороженная: о созвездиях и космонавтах, о том, как появились горы, где находились древние моря, о людях, которые совершали революции и развязывали войны.

Но мысль о школе и желание учиться вместе с другими детьми не покидали меня.

Однажды я мыла посуду в Речушке: тщательно натирала песком каждую тарелку, споласкивала и складывала в ведро. Тяжелее всего давалась сковорода, на которой я жарила картошку, – жир никак не хотел отдираться, и я уже подумала, что стоит подогреть воду и плеснуть кипятком в чёрное нутро, как вдруг услышала сердитый голос мамы. Сначала она что-то громко и быстро говорила, потом перешла на крик.

Слов я разобрать не смогла, но поняла, что она пытается в чём-то убедить отца. Мама, всегда тихая, ласковая, спокойная, никогда не поднимала голос ни на кого из нас, и уже тем более не спорила с мужем. Мои руки покрылись гусиной кожей. С отцом нельзя так разговаривать!

Я бросила посуду и поспешила к дому, на бегу вытирая мокрые ладони о подол юбки. Казалось, прошло не больше десяти секунд, но когда я выскочила на поляну, отец вешал на баню навесной замок. Противный металлический щелчок, и ключ исчез в кармане брюк.

– Выпусти меня! Сейчас же!

Мама колотила в дверь с обратной стороны, а я стояла, раскрыв рот, и не могла понять, что делать: накинуться на отца или разразиться громким плачем.

Он поднял кулак и погрозил им в сторону бани, резко развернулся и только потом заметил меня. Посмотрел так, как будто не узнал, а потом, разделяя слова, произнёс:

– Ты. Никогда. Не пойдёшь. В школу. Ясно вам обеим?

В этот день отец остался дома. Накормил кур и кроликов. Приготовил ужин. И только ночью, когда он уснул, я выскользнула из дома и подбежала к бане. Позвала маму. Спросила, можно ли украсть ключ из его брюк, – она запретила, как запретила и разбить окно, чтобы передать ей еды. Я знала, что внутри есть вода, значит, мама не умрёт от жажды, но в бане не было ни единой крошечки съестного.

Она не рассказала мне, из-за чего поссорилась с папой. Ходить в школу, живя здесь, я бы всё равно не смогла – слишком далеко до города. Неужели она хотела отправить меня к бабушке с дедушкой, чтобы я начала учиться? Но поверить, что мама готова расстаться со мной, было невозможно. Ясно одно – они поссорились из-за меня.