В итоге у ребенка и его родных возникает ощущение провала – стремительного и неконтролируемого движения вниз. Вот как описывает это переживание папа Саши:
«Каждая ступень казалась падением окончательным и страшным, но за ним следовало новое, еще более глубокое, пока мы не оказались на самом дне…»[38]
Каждое новое событие, связанное с уточнением диагноза или с началом лечения, и дети, и родители переживают как отделяющее и удаляющее их от прошлой жизни. Эта постепенность имеет смысл. Она оберегает и помогает смягчить удар, который иначе был бы слишком сильным и мог бы разрушить душевное равновесие участников событий.
Но все же изменения происходят слишком быстро. По крайней мере, в восприятии детей и их родных. Душа не успевает усвоить происходящее. Каждый эпизод отделения от прошлого воспринимается как ужасное, нестерпимо болезненное происшествие: необходимость продолжить лечение, непонимание со стороны знакомых и бывших друзей, столкновение с действительностью после выписки или во время перерыва в лечении, возвращение в больницу… Но затем возникает следующее, и становится понятно, что это был не предел – пока не достигнуто дно. У каждого оно – свое: осознание диагноза, крушение планов, понимание безвозвратности происходящих событий. Пишет Сашина мама:
«Держаться могу, только думая, что Саша больна просто тяжелой болезнью, не называя ее, не думая о неизбежности смерти, иначе начинаю падать в бездонную пропасть, в которой отчаянию и боли нет конца»[39].
Даже весть о необходимости продолжить успешное лечение может вызвать шок. Мама Изабель вспоминает:
«…нам придется выдерживать все это еще два-три года. И хотя само по себе это было доброй вестью, нам в тот момент показалось, что земля сейчас разверзнется под нами. Где же взять силы… К такой новости мы никак не были готовы. Нас во второй раз словно ударом грома поразило!»[40]
Обратим внимание на слова, которые употребляют участники событий: «пропасть», «падение», «глубокое», «дно», «земля разверзнется». Они передают ощущение стремительного, неконтролируемого движения вниз. События направлены не просто против человека, навстречу ему, но еще и тянут вниз. В символическом понимании это направление часто синонимично злу. И происходящее однозначно воспринимается детьми и родителями как зло, разрушающее прежнюю, да и нынешнюю жизнь.
Уже с этого момента ребенок и его близкие нуждаются в поддержке и сострадании, в том, чтобы окружающие смогли разделить с ними разрывающие их жизнь переживания. Об этом часто говорил своим собеседникам митрополит Антоний Сурожский. Удивительно, но он тоже употреблял слово «дно»:
«…человеку нужно, чтобы ты с ним был в его горе, на дне этого горя вместе с ним, и не убеждал его, что горя нет или что он неправ, горюя»[41].
Встретиться с человеком внутри его горя. Найти его там и побыть с ним. И только потом, если будет возможность, взять за руку и помочь ему выйти на поверхность, к дневному свету. Встретиться и побыть вместе… Может быть, в этом и заключается умение «радоваться с радующимися и плакать с плачущими»[42]?
Осознание новой ситуации и себя в ней приходит вслед за ощущением провала. Оказывается, что «дно», на которое погрузились все участники драмы, – это только начало изменений, происходящих в их душах. Их страшат фактические события, разрывающие ткань повседневности. Но есть еще и ужас, возникающий при попытке их осмыслить. «Даже думать об этом боюсь» — вот характерное выражение этого состояния. Многие останавливаются на этом месте, словно перед камнем, на котором написано: «Вперед пойти – себя потерять». Пойти вперед (в мыслях) и потерять себя (прежнего). Это страшно. Но если этот страх преодолен и человек двигается дальше, он вступает на очень трудный путь осознания происходящего. Пишет папа Саши: