– Извините. Не стоило мне…

– Ничего, красавица. Тебе надо отдохнуть.

– Нет, мне нужно на автобус, – пробормотала я и попыталась подняться, но тут же почувствовала тяжесть во всем теле.

Пора признать – мне некуда идти. И некуда спешить. Меня никто не ждет. Отец – если и придет в себя – вряд ли когда-то выйдет из клиники, да и оставлять его без постоянного присмотра, как оказалось, было просто опасно.

– Тебе некуда идти, – прочитав мои мысли, прошептала цыганка, качая головой. – Спешки нет. Автобусов много. Они ходят каждый день. А пока ты вольна остаться у старой цыганки и узнать свое будущее.

Она смотрела на меня, изучала. Карта, вытащенная из колоды, зависла в воздухе и подрагивала в крючковатой сухой руке. Потом цыганка неожиданно встала и пошла к приоткрытому пологу, на ходу успев кинуть:

– Я принесу тебе чай.

Оставшись одна, я снова предприняла попытку сесть – удалось! Только тогда я осознала, как нестерпимо болит плечо, как начинает гореть тело, как пробивает ознобом, хотя внутри шатра оказалось сухо и жарко. Оглядевшись еще раз по сторонам, я заметила два больших сундука, но не решилась подойти и посмотреть их содержимое – цыганка могла вернуться в любую минуту. Поэтому я просто поднялась, чуть покачиваясь, и начала обходить помещение по периметру, изучая его, заглядывая в каждый угол в попытке увидеть то, что подтолкнет меня к решению: уйти или остаться.

Чай заварен крепкий, с лимоном и незнакомыми травами. Его вкус обволакивал, успокаивал. К чаю цыганка принесла свежие булочки, на удивление вкусные – для себя они готовили гораздо лучше, чем для посетителей ярмарки.

– Зови меня Дея, – представилась цыганка, помолчала и спросила: – А тебя как зовут?

– Рейчел.

– Рея.

– Нет, – получилось грубо, но называть меня так мог только отец. – Меня зовут Рейчел. Или Рэй-Рэй.

Она улыбнулась, отпила еще глоток чая и взяла в руки карты.

– Ну что, ты хочешь знать свое будущее?

Я неуверенно то ли кивнула, то ли мотнула головой, до конца не решив, хочу ли я что-то знать. Раньше всегда считала все эти гадания простым программированием и догадками. Цыгане, скорее, казались хорошими психологами, нежели волшебниками.

Карты ложились на сжатые вместе колени одна за другой. Когда не хватало места, Дея перекладывала их на топчан и все смотрела, смотрела, смотрела. В какой-то момент показалось, что она хмурится, потом боится, переживает – практически весь спектр эмоций отразился на морщинистом лице.

Наконец, когда на топчан легла последняя, девятая карта, цыганка подняла на меня глаза. В них плескалось любопытство и капелька горечи. И что-то еще, незнакомое.

– У тебя интересная судьба, Рейчел. Ты знаешь, что ты особенная, но бежишь от себя.

Взгляд буравил. Мысли улетучились, как если бы старая цыганка впитала их все, и сейчас это они льются из сморщенных тонких губ.

– Во что ты веришь? В рай и ад? Как отец?

Я неуверенно хмыкнула, то ли пытаясь скрыть волнение, то ли заполнить паузу.

– Нет. Ты не в это веришь. А во что?

Я не поняла, что произошло, но слова посыпались из меня, как песок высыпается из неплотно примкнувших друг к другу ладошек. Я рассказывала про Вакуо – подобие ада, в которое слетаются души тех, кто выбрал темную сторону мира. Как они скукоживаются там до мельчайших частиц и остаются навечно, накапливаются, множатся, расширяются. Придет день – и вся эта энергия взорвется, чтобы испепелить существующий мир. Я рассказывала про Эссенцио – настоящий рай, где анимо – энергетическая сущность людей, выбравших праведную жизнь, – ждали своего часа, чтобы вновь вернуться на землю и воплотиться в новом теле, никогда не прекращая этот бесконечный обмен энергией между слоями существующего мироздания. Я тараторила, боялась остановиться, замолчать, навсегда забыть. Я с трудом понимала собственные слова, казалось, я просто повторяю бредни, подслушанные у голосов в старой отцовской церкви, в темном ночном переулке, на адском представлении шоу уродов. Но как только слова вылетали изо рта, внутри словно сдувался упругий шарик, распирающий до боли ребра. Становилось легче дышать, напряжение в теле, ставшее таким привычным, отпускало, вытекало из меня вместе со словами. Будто мое тело только и ждало – несколько недель или лет? – того часа, когда я, наконец, смогу увидеть другую реальность.