Я не смогла сдержать удивления и обернулась.

– О, мать твою. Рэй-Рэй, ты, что ли?

Косматое и патлатое, точь-в-точь как его собака, существо, кряхтя, спустилось с крыльца и подошло поближе. Старые, почти бесцветные глаза щурились на солнце, голова на тонкой морщинистой шее склонилась набок, стараясь рассмотреть мое лицо под капюшоном, из-под которого выбивались длинные белые волосы. Скорее всего, по ним он меня и узнал. Ко мне потянулись крючковатые пальцы с обгрызенными ногтями и схватили за плечи.

– Рэй-Рэй… Рэй-Рэй, – бормотало существо, и слюни разлетались из беззубого рта.

– Мистер Тротон. Здравствуйте. Как вы?

Удивительно, но прикосновения этого старого пьянчуги не казались неприятными. Лишь плечо пронзила боль.

Он никогда меня не обижал, в принципе вел себя вполне цивилизованно, напивался у себя на участке, чаще всего дома, и не переходил границ разумного и дозволенного. Иногда он угощал меня обедом, если я приходила домой как раз в разгар крещения или отпевания и не хотела даже близко подходить к зданию церкви – не любила сборища и ритуалы.

Старик засмеялся, пряча в ладошку беззубый рот, помотал головой и махнул свободной рукой в сторону церкви, как бы говоря: “Иди, тебя там заждались”.

Я и сама это знала. Пусть и редко, но мы созванивались с отцом, и каждый раз он заканчивал разговор тысячным напоминанием о том, что ждет меня дома. Именно поэтому последние метров пятьсот дались труднее всего. Я, как могла, оттягивала момент встречи: присела на корточки, чтобы проводить к засохшему кусту огромного черного жука, понаблюдала, как растут цветы на соседнем участке, долго завязывала шнурок, так кстати развязавшийся и волочившийся по пыльной дороге, начала новую бутылку воды, предусмотрительно прихваченную с собой еще на автовокзале, отвлеклась на сообщение на телефоне, хотя ничего интересного там не было.

– Могу я вам помочь?

И все равно я оказалась не готова к встрече с отцом и потому разревелась, как только услышала знакомый, чуть больше состарившийся с нашего последнего разговора голос.

– Привет, папочка, – улыбнулась я, слизывая слезы с губ.

Мужчина напротив с кустистой кучерявой бородой, одетый в черную рясу, прищурился, чтобы рассмотреть меня получше своими полуслепыми из-за постоянного чтения ночами глазами.

– Рея?

Как только он узнал меня, лицо преобразилось, морщинки разгладились, глаза заблестели, сгорбленная спина выпрямилась. Он протянул ко мне руки, и я упала в сухие, чуть дрожащие объятья и заревела в голос.

***

Пахло расплавленным воском и ладаном. Свет, исходивший от свечей, мягко трепыхался, улавливая одному ему заметные потоки воздуха в главном помещении маленькой старой церквушки. Под этим светом оживали покрытые налетом времени иконы, и страх ночи растворялся и улетал вместе с тонкой струйкой белого, а иногда черного дыма.

Деревянные полы, истоптанные искавшими здесь покой и утешение верующими, тоже казались живыми – теплыми, гладкими, дышащими. Закутавшись в разноцветное одеяло, от которого пахло чем-то резким, но на удивление приятным, я сидела прямо у алтаря и смотрела, как один за другим гаснут дрожащие огонечки, как течет по упругому боку свечи и падает в специально насыпанный песок капелька воска. Как догорают и вместе с дымом поднимаются вверх, на небеса, мольбы тех, кто нашел время и силы попросить своего бога об очень сокровенном. Мне всегда нравилось гадать, о чем конкретно шепчет каждый маленький огонек на ухо тому, кто повелевает судьбами и вершит страшный суд. О мире в доме, о здоровье детей, о долгожданном ребенке, об отпущении грехов, о наставлении на верный путь. Все это место пропиталось внутренними слезами и вибрировало из-за скопившейся энергии горя или счастья.