– Надо насыпать тут отраву, – кричала она.
– Конечно, – отвечала я.
Эта угроза никогда не исполнилась. Когда была роженица, все много двигались и кричали – не было и следа мышей, так что угроза отравы отодвигалась далеко и даже была забыта. Никому я не рассказывала о моем времяпрепровождении, странном в глазах многих! Я знала, что получу выговор, и убьют всех маленьких существ, которые превратились в моих ближайших друзей по ночам. В течение дня я иногда засыпала, несмотря на весь шум больницы и рожениц. Правда, эти звуки были невыносимы.
Ночи со своей стороны были тоже ужасны. Когда я погружалась с сон, после того как гасла свеча, я попадала в совершенно другой мир. Я видела себя гуляющей по главной улице нашего города, с моим папой, рука в руке. Мой папа всегда носил серый костюм, серую шляпу, и его волосы были тоже серые, он рано посидел. В одной руке он держал мою руку, а в другой свою трость, очень красивую. Трость нужна была ему не для того, чтобы помогать ему ходить, а только представляла собой аксессуар одежды серьезных и важных людей! Я задавала вопросы:
– Почему солнце днем, а ночью луна?
Папа объясняет.
– Папа, почему лето и зима?
Папа объясняет.
– Почему наш пес не захотел идти с нами гулять?
Папа объясняет психологию пса.
– Почему, мы любим ходить пешком, а не ездить в карете?
Папа объясняет.
Вот мы идем. Я слышу стук трости по асфальту. Вдруг все меняется. Я держу папу за руку, но нет трости, нет асфальта, а под ногами слякоть и грязь, слякоть и грязь, слякоть и грязь… мои ноги тонут глубоко в грязи, я не могу их вытащить, папа помогает мне, но его ноги тоже тонут и прилипают к земле. Мы видим перед нами телегу, где сидит мама. Вдруг я вижу, что мама почти падает. Она все время нас ищет. Я кричу:
– Мама, мама! – она не слышит. Она продолжает искать. Я слышу ее голос:
– Тата, Таточка!
Вдруг я ничего не слышу. Папа исчез. Я одна в грязи. Я стараюсь влезть на телегу. Я падаю в грязь. Я барахтаюсь в грязи и не могу вылезти. Я тону.
– Мама, мама! – я кричу.
Конвой продвигается. Я не могу достигнуть конвоя. Мои ноги прилипли к земле. Я просыпаюсь. Темнота. Коридор опустел. Я одна. Слабый свет исходит из коридора. Я смотрю вокруг. Слякоть исчезает, я в кровати. Я засыпаю опять. Вдруг та же картина, мы тонем в снегу. Мои галоши слезают с моих ног и остаются в снегу. Я иду, мои ноги замерзают. Я больше не чувствую ног. У меня уже нет ног. Я падаю. Я на обочине, между раздетыми трупами. Где папа? Я ищу его. Нет папы. Мама исчезла. Вдалеке бабушка. Ее бросают в могилу. Опять трупы. Я одна между трупами! Знакомый голос говорит мне:
– Пришло время просыпаться, соня! Я тебе принесла чай и даже хлеб. Я тебя убью, если ты накрошишь. Ты хочешь сначала подсов или хочешь помыть руки?
Ослепительный свет из окна! Как я счастлива!
12.
Ночи все еще были тяжелыми. Мышата, которые стали моими хорошими друзьями, боялись и перестали приходить и искать крошки на моем одеяле.
Было кое-что «приятное» – я начала счищать со своих пальцев сухую обмороженную кожу. Первые пальцы, которые я отчистила вместе с ногтями, были на правой руке, большой и указательный, что позволило мне держать мой кусок хлеба как все. Это было такое счастье видеть мои розовые пальцы, немного красноватые, с тоненькими ноготочками. Мне это казалось чудесным. Конечно, сестры меня ругали и говорили, чтобы я не смела снимать кожицу раньше времени потому, что это оставит следы на руках. Ничего меня не убеждало, и я продолжала.
Кошмары продолжились. В этот раз это было на фоне ужаса. Я боялась, что скажу что-нибудь во сне. Баня, которая была раз в неделю, приводила меня в большое смятение. Я очень стыдилась своего худого тела и страшной кожи. Я старалась смотреть в потолок во время того, как меня мыли. Сестры раздавали мне комплименты, не жалея моих ушей: