– Давай, я буду говорить имена, и ты вспомнишь свое?

Девочка усиленно закивала.

– Маша? Даша? Катя? Оля?.. – перечислив несколько имен, капитан сдался.

Девочка стояла рядом, ковыряла в носу и ждала, глядя на оперативника.

– Давай, я буду говорить буквы, и ты скажешь, на какую начинается твое имя, согласна?

В это время вышел напарник в сопровождении пожилой женщины в халате.

– Вот, Сергей Викторович, санитарка посидит с девочкой, пока не найдут ее мать.

Женщина ласково сказала:

– Пойдем со мной, чай с конфетами попьем и маму твою найдем. Меня баба Валя зовут.

Девочка оживилась:

– Конфетки, хочу конфетки!

Санитарка, взяв ее за руку, повела в больницу.

– Убивал бы таких матерей, – сказал капитан, глядя вслед ушедшим. И, повернувшись к лейтенанту, добавил: – У меня самого такая же дочка.

Лейтенант промолчал, у него детей не было.

– Эх! – махнул капитан рукой. – Ладно, нужно опросить всех еще раз. Начни с того дома, его окна выходят как раз на больницу. А я еще раз пройдусь по гуляющим больным. Все, расходимся.

Очнулся я как-то сразу. Даже не очнулся, просто проснулся. В теле чувствовалась непривычная легкость. Одновременно почему-то болели все мышцы. Зевнув и со скулежом потянувшись, с закрытыми глазами вскинул странно легко взлетевшие руки вверх. Чтобы ухватиться за прикрученные скобы и, несколько десятков раз подтянувшись, закинуть себя в инвалидное кресло, стоящее рядом с кроватью.

Руки ухватили пустоту – скоб не было. Широко открыв глаза, я смотрел на детские ладошки перед собой:

– Что за?.. – скинув с себя одеяло, с отвисшей челюстью разглядывал тело, в которое попал. То, что попал, теперь не сомневался.

Это было тело мальчика лет пяти-шести. И самое главное, у него были НОГИ. Причем ОБЕ НОГИ. С трудом двигая руками и ногами, сполз на пол. Такое впечатление, как будто все мышцы закоченели. Перед глазами замелькали звездочки, и я понял, что не дышу уже довольно долго.

Ноги подчинялись плохо, как чужие. Пришлось долго ходить вдоль кровати, держась за неё, прежде чем я наконец решился оторваться от дополнительной опоры. Наконец, отпустив кровать, храбро сделал несколько шагов без подпорки. Голова немного кружилась, и сердце готово было вот-вот выскочить из груди, но я шел. Покачиваясь из стороны в сторону, но шел. И только сейчас, внимательно осмотрев палату, в которой находился, определил, что она двухместная. Но вторая кровать стояла без белья. Значит, соседа нет, отлично.

Плохо побеленный потолок, окрашенные в непонятный цвет стены с грубо нарисованными солнышком, лисичками и зайчиками, деревянная дверь с закрашенным краской стеклом, корявые окна со следами бумажной ленты и клочками ваты в щелях. Черные круглые выключатели и розетки на стенах, тумбочка с перекошенной дверцей, на которой намалеван корявый коричневый медвежонок, – все это ввело меня в недоумение. Где я?

Двигаться было тяжело из-за болевших мышц. Но все-таки дошел до зеркала, висящего несколько высоковато, хотя мне хватило. Подойдя, уставился на самого себя, только помолодевшего на тридцать лет. Передо мной стоял я сам с детских фотографий.

Несколько минут кривляния удовлетворения не принесли. Даже свирепое лицо, от которого в одной операции во время допроса обделался пленный боевик, в исполнении нынешнего тела превратилось во всего лишь забавно оскалившуюся рожицу, в глазах которой прыгали весёлые бесенята.

Махнув рукой на двойника, отошел в сторону и спустил трусики. Да, это точно был я. Во-первых, мой парень, хоть и маленький, но точно мой. Во-вторых, родинка справа от паха в форме копеечной монеты. В-третьих, повернув ногу, посмотрел на правую икру – шрама не было. Шрам в виде звёздочки я получил в шестилетнем возрасте, летом, играя в индейцев, – мне засадили стрелу в ногу. Какой вывод? Мне меньше шести лет. Осталось выяснить, где я.