Жан Татлян: «Мой отъезд был обусловлен цензурными соображениями…»
Тут он вспомнил предсказание Вольфа Мессинга. Когда после концерта в Куйбышеве (ныне – Самара) знаменитый маг попросил о встрече, Татлян понятия не имел, с кем имеет дело. Но предсказание, что очень скоро судьба забросит его на Запад и все там сложится хорошо, запало в душу. Поговаривали даже, что на отъезд его и «благословил» легендарный предсказатель.
«Вовсе нет, – признается Жан. – Однажды на гастролях мне передали, что какой-то странный человек увидел мое лицо на афише и захотел встретиться. Я тогда понятия не имел, кто такой Мессинг, но на встречу пришел. Он стал ходить вокруг меня, шаркая тапочками, и предсказывать мое будущее.
“У вас впереди длинная дорога”, – говорит.
“Вольф Егорович, при нашей профессии дорога всегда длинная: сегодня – в Калининграде, завтра – во Владивостоке”, – удивился я. “Нет, – сказал он, – у вас длинная дорога жизни, вы покидаете эту страну, и в тех странах, в которых вы окажетесь, вас ждут удачи и неудачи. Но по жизни над вашей головой – счастливые звезды. Вы будете жить до глубокой старости и умрете богатейшим человеком”.
Потом я забыл о Вольфе Мессинге. Но в 1976 году я попал в страшное ДТП во Франции. Заснул за рулем и врезался в огромное дерево. Машина – в хлам. А на мне даже царапины не было. На следующий день я уже пел. Вот тут я вспомнил Мессинга. Сбылись и другие предсказания мага, например о том, что я вернусь в Россию и проживу долгую и счастливую жизнь…»
Артисту повезло: чиновница в ОВИРе, от которого зависела резолюция на документах, оказалась поклонницей его таланта и дала “зеленый свет”». Пророчество Мессинга сбылось: в 1971 году Татлян заключил фиктивный брак с француженкой и эмигрировал в Париж. Ему было 28 лет.
В тени Эйфелевой башни
С собой в Париж Татлян взял один концертный костюм, тексты песен да несколько фотографий. В руках была гитара, в кармане 100 долларов. Всё! Ушлые журналисты моментально разузнали о приезде вчерашней звезды советской эстрады. Одно из первых парижских интервью было на «Радио Свобода». Спрашивали, почему уехал, тем более что на Западе прекрасно знали о популярности Татляна. А он, не стесняясь и не боясь за последствия, называл вещи своими именами. Потом пришли двое из ЦРУ и предложили сотрудничать. Жан их выслушал и ответил примерно так: «Не знаю, к кому у меня больше симпатий или антипатий – к вам или КГБ, но, как все нормальные люди, я, во-первых, должен думать о моих близких, оставшихся в СССР, а во-вторых, я человек творческий и сотрудничаю только со своим сердцем».
В СССР его объявили предателем, на его имя тут же наложили «черную метку»: песни Жана исчезли из эфира, были размагничены пленки на фирме «Мелодия» и на радиостанциях разных городов. На следующий день после его отъезда крепкие ребята из КГБ пришли на радиостанцию «Маяк», изъяли все записи Татляна из фонотеки и в присутствии редакторов стерли. Та же участь постигла все телевизионные пленки и афиши. Даже имя упоминать запретили. Только благодаря самоотверженности работников радио и телевидения часть песен сохранилась. В начале девяностых, когда Жан приехал на гастроли в Петрозаводск, к нему подошли две женщины и передали две огромные бобины с записями песен тех времен. «Мы, – говорят, – не подчинились приказу и эти записи не размагнитили».
Жан Татлян в Париже.
О том, что невозвращенец жив-здоров, можно было судить лишь по слухам, просачивающимся из-за кордона. По одним, он «спал под мостами и влачил жалкое существование подметальщика парижских улиц», по другим – «находился на содержании богатых француженок». Разумеется, и то, и другое было неправдой