Героический, религиозный и национальный пафосы мы относим к основным, действие которых в той или иной степени можно наблюдать практически во всех общественно-исторических явлениях Новейшего времени. В отсутствие полностью разработанной теории общественной речи данный факт подтверждается, помимо анализа произведений военной риторики на протяжении письменной истории человечества, частным анализом содержательной основы политического и судебного красноречия26, а также наблюдением П. Ф. Каптерева о существовании церковно-религиозного (допетровского), государственного (на протяжении XVIII – первой половины XIX вв.) и общественного, т. е. национального периода (после Великих реформ до 1917 г.) в развитии дореволюционной российской педагогики27. Отчасти подтверждение нашей мысли можем найти и в трудах М. П. Фуко, комментировавшего смену государственного пафоса национальным в период Великой французской революции следующим образом: «Новый дискурс (имеющий нового субъекта и новую точку отсчета) сопровождается и новым, если так можно сказать пафосом. Этот новый пафос направлен на… государственный переворот или удар по государству, на выступление против государства»28.

Наблюдение за состоянием общественной речи в революционной Франции и последующим периодом правления Наполеона Бонапарта позволяет сформулировать еще один закон общественной речи: интенсивность общественной речи диалектически связана с уровнем развития общественного сознания. Действительно, придя к власти на волне революционной митинговой стихии не без помощи печатного слова, Наполеон все время своего правления в дальнейшем неуклонно боролся с этим проявлением свободного народного духа, преуспев в этом настолько, что к концу его правления во Франции профессия типографского издателя считалась вымирающей. Итогом была нарастающая пассивность народного сознания и ближайшего окружения Наполеона, во всем привыкшего полагаться на гений «великого человека», что и повлекло отказ от борьбы и закономерное отречение императора, когда союзники оказались у ворот Парижа.

Бурное развитие производительных сил в эпоху Нового времени быстро выявило неоднородность европейских наций – наметилась оппозиция по классовому признаку между собственно нацией и широкими народными массами. Оппозиция безусловно вредная, ибо движимая чувством самосохранения, нация стремится обезопасить себя, сообщив свое видение политики народу, а в идеальном случае – стремится распространить себя на народ, точнее поднять его до своего уровня, вовлечь в свою орбиту, чтобы народ разделял идеалы и ценности, которые исповедует нация, и был движим ими в собственной «государствообразующей» деятельности. Политической силой, как правило, обладает только нация.

Систему ценностей, разделяемую нацией и народом проще всего выработать в системе образования, которая, как известно, есть главный институт, обеспечивающий социализацию личности. Именно поэтому государство объективно должно выступать заказчиком образования и инструментом формирования нации. Конечно, государство обычно руководствуется совсем не филантропическими целями: образованные люди нужны ему в первую очередь для взимания налогов, ведения финансов, прокладывания дорог, изобретения новых видов вооружений и решения тому подобных вполне прагматических задач. Однако необходимость воспитания новых поколений государственных соработников также остается фактом: с античности было известно, что продуктивна только свободная мысль и эффективен только сознательный труд людей, разделяющих общие взгляды и ценности. «Национализм, – справедливо полагал Э. Геллнер, – является следствием новой формы социальной организации, опирающейся на полностью обобществленные, централизованно воспроизводящиеся высокие культуры, каждая из которых защищена своим государством»