Растёт возок, и вот уже полнеба
Обвил, как змей, нерукотворный бич,
И все бросаются и торопятся быть
Под жёлтыми колёсами. Кто не был!
Но что скачок, пускай ещё скачок,
Смотри, с какой невыразимой ленью
Земля вращается, как голубой зрачок
Сентиментального убийцы на коленях.
август 1925
75.
Пролетает машина. Не верьте
Как кружащийся в воздухе снег
Как печаль неизбежной смерти
Нелюдим этот хладный брег
Полноводные осени были
Не стеснялись сады горевать
И что первые автомобили
Шли кареты как эта кровать
Та кровать где лежим холостые
Праздно мы на любильном станке
И патронами холостыми
Греем кожу зимой на виске
Выстрел выстрел фрегат сгоряча
По орудии. Зырили давече
Но Очаков на бахче зачах
Завернули за вечер и завечер
Сомный сон при бегах поспешах
Чует кол на коллоквиум счастия
Дует: Ластится ходко душа
К смерти рвущей на разные части
1925
76.
На улице стреляли и кричали
Войска обиды: армия и флот.
Мы ели пили и не отвечали,
Квартиры дверь была, была оплот.
Плыло, плыло разъезженное поле
В угоду экипажам сильных сном.
Ещё плыло, ещё, ещё, не боле,
Мы шли на дно, гуляли кверху дном.
Мычало врозь разгневанное стадо,
Как трам трамвай иль как не помню что.
Вода катилась по трубе из сада,
За ней махало крыльями пальто.
На сорный свет небесного песца
Другие вылезали, вяло лая.
Отец хватал за выпушку отца,
Мотал как будто. Вторя: не желаю.
Зверинец флотский неумело к нам.
Мы врозь от них, кто врос от страха в воду.
Питомник басуркуний. Время нам!
В хорошую, но сильную погоду.
1925
77.
Запор запоем, палочный табак.
Халтурное вращение обоев!
А наверху сиреневый колпак:
Я не ответственен, я сплю я болен.
(Катились прочь шары, как черепа
Катаются, бренчат у людоеда.
Бежала мысль со скоростью клопа,
Отказывалось море от обеда.)
Я отравляю холодно весну
Бесшумным дымом полюса и круга.
Сперва дымлю, потом клюю ко сну
(В сортире мы сидим друг против друга.)
И долго ходят духи под столом,
Где мертвецы лежат в кальсонах чистых,
И на проборы льют, как сны в альбом,
Два глаза (газовых рожков) – любовь артиста.
Запор рычит, кочуют пуфы дыма,
Вращается халтурное трюмо,
И тихо блещет море невредимо
Средь беспрестанной перемены мод.
1925
78.
А.Г.
В серейший день в сереющий в засёрый
Беспомощно болтается рука
Как человек на бричке без рессоров
Или солдат ушедшего полка
Лоснящиеся щёки городов
Намазаны свинцовою сурьмою
И жалкий столб не ведая годов
Руками машет занявшись луною
И было вовсе четверо надежд
Пять страшных тайн и две понюшки счастья
И вот уже готов обоз невежд
Глаголы на возах в мешках причастья
Беспошлинно солдатские портки
Взлетают над ледовыми холмами
И бешено вращаются платки
За чёрными пустыми поездами
Склоняется к реке холёный дым
Бесшумно убывая как величье
И снова город нем и невредим
Стирает с книг последние различья
1925
79.
Лицо судьбы доподлинно светло
Покрытое веснушками печали
Как розовое тонкое стекло
Иль кружевное отраженье шали
Так в пруд летит ленивая луна
Она купается в холодной мыльной пене
То несказуемо удивлена
То правдой обеспечена как пенье
Бормочет совесть шевелясь во сне
Но день трубит своим ослиным гласом
И зайчики вращаются в тюрьме
Испытанные очи ловеласов
Так бедствует луна в моём мешке
Так голодает дева в снежной яме
Как сноб что спит на оживлённой драме
Иль чёрт что внемлет на ночном горшке
1925
80.
Шасть тысячу шагов проходит жизнь
Но шаг один она тысяченожка
Дрема как драпать от подобных укоризн
Борцову хватку разожми немножко
Пусть я увижу. Знаю что и как
Но вовне всё ж ан пунктик в сём слепого
Быть может в смерть с усилием как как
Я вылезаю ан возможно много
Огромная укромность снов мужей
О разомкнись. Всю ль жизнь сидеть в сортире
Стук слышу рядом вилок и ножей