Между тем положение Народной армии на Волге, бывшее до сих пор блестящим, начало значительно ухудшаться. Большевики успели оправиться от понесенных здесь неудач.

Народная армия не только не смогла закрепить своих успехов и тем обеспечить себе дальнейшее вторжение в глубь России, наоборот, она начала обнаруживать явные признаки разложения, проистекавшего, с одной стороны, от недостатков ее организации, с другой – от чрезмерного утомления, без притока свежих сил.

Отмеченные успехи на Волжском фронте, в сущности, всецело должны быть отнесены за счет добровольческих отрядов полковников Каппеля и Махина, насчитывавших не более 3000 бойцов и 3000–4000 чехов, дравшихся на этом фронте. Собственно, Народная армия, состоявшая из мобилизованных солдат и офицеров, представляла боевой материал весьма невысокого качества и являлась скорее обузой, требовавшей значительных средств на ее содержание[3]. Из 50 000–60 000 мобилизованных, вооруженных бойцов насчитывалось не более 30 000 человек, да и то глубоко зараженных тем общим отвращением ко всяким жертвам государственного порядка, которое тогда резко проявлялось со стороны городского и деревенского обывателя.

В рядах Народной армии едва ли насчитывалось к тому времени больше 10 000 бойцов, которые положительно изнемогали под напором красных армий, стянутых к Волге с других фронтов и обладавших и лучшими техническими средствами, и богатым запасом боевых патронов, чего так недоставало Народной армии^>22. Ее боевые запасы подходили к концу. Союзники пока ограничивались только советами.

Особенно тяжело было с боевым снаряжением и, главным образом, с патронами у уральских и оренбургских казаков. Они, по их заявлениям, давно уже воевали за счет военной добычи и «покупки боевых снарядов у своих врагов».

Неудачная в создавшихся условиях мысль руководителей Народной армии сосредоточить все свои наиболее боеспособные части для решительного боя под Казанью поставила эти силы под удар численно сильнейшего противника, в рядах которого был значительный процент упорно и настойчиво дравшихся венгров и латышей. Здесь же были сосредоточены и добровольческие коммунистические части, оказавшиеся отличными, стойкими бойцами.

Над Народной армией и дравшимися вместе с ней чехами нависал грозный призрак неизбежного поражения. Это понимало и Самарское правительство, начавшее всюду искать поддержки. Этим же начинали тревожиться башкиры, уральские и оренбургские казаки. Но совершенно по-иному учел создающееся положение Омск, сразу значительно изменивший тон в переговорах с Самарой и заметно охладевший к мысли об объединении.

Таким образом, все правительства к западу от Уральского хребта, кроме искреннего желания объединения, настойчиво стремились к таковому и под давлением непосредственно надвигающейся на них опасности, предотвратить которую их истомленным силам было крайне тяжело. С тревогой ожидали союзников, но они не приходили.

Несколько иной представлялась обстановка в Сибири. С ликвидацией большевиков там боевая страда значительно ослабла. Сибирское правительство, не торопившееся с помощью Самаре, решило заняться более правильной подготовкой и обучением своей армии и постепенным восстановлением гражданственности.

Мысль об образовании единой Всероссийской власти, путем всеобщего соглашения, была до некоторой степени помехой, главным образом, Омскому правительству: оно само претендовало на эту власть, и в случае гибели его претензий ему предстояли бы или скромная роль местной областной власти, или отказ от всякой власти.

Опасения были небезосновательны. При известии о попытке образования Всероссийского правительства союзные представители значительно понизили интерес к идее признания Сибирского правительства